Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков - Алексей Бобровников

Жарко и душно в городе. Скоро будет гроза.

Мы привязали велосипеды и отправились бродить. Все больше задраенных лавок, все меньше людей на улицах. Беспроволочный телеграф работает на всю катушку.

Об армии, якобы подступающей к Батуми, теперь твердят на каждом углу. В стране по-прежнему нет интернета, и мы можем полагаться только на официальную пропаганду (телевизор), неофициальную пропаганду (слухи), и собственную, уже давно больную, интуицию. Город живет слухами, рождает слухи, верит только слухам. Слухи приходят отовсюду. Мы слушаем в четыре уха и делаем снимки. Может быть, сегодня в последний раз видим на улицах георгиевские флаги. Может быть – это последние дни Грузии, какой мы ее знали, – гостеприимной, доверчивой, безалаберной, любимой и дико независимой страны. Если русские вступили в Аджарию – значит, сегодня они будут в Батуми. Это аксиома, не требующая доказательств. Если это так – обязательно найдется кто-то, кто будет пытаться сопротивляться. Значит – партизанская война. «Калашников» найдется здесь у многих. Тот, кто не умеет стрелять – выучится в бою. Кто не успеет – умрет героем. Это Грузия. Нищий на паперти в городке Ананури до сих пор ждет царя Ираклия, который призовет его под ружье.

По дороге встречаем группу молодежи. Все они – резервисты, ожидающие призыва.

«Ты знаешь, что 20 наших резервистов вчера уложили 60 их отборных десантников?.. Наши пошли на них с ножами! И положили всех». Этого парня зовут Леван. Ему семнадцать, и мальчишка искренне верит в то, что говорит. «Мы – грузины. Мы порвем их зубами!» – говорит Леван.

Где-то я уже это слышал. Где сейчас мой друг? Стал участником ополчения или засел в своем домике в горах, пьет чачу и с грустью смотрит на Военно-Грузинскую дорогу? Вместе с нашими новыми знакомыми отправились к костелу. Говорят, там прячутся беженцы из оккупированных районов. Но костел пуст и заперт на все замки. Вокруг все обклеено листовками с надписью «don’t shoot». Кому адресованы эти листовки, если в Батуми ждут российскую, а не американскую армию? Почему их расклеивали только в одном месте? И почему под ногами сотни этих скомканных бумажек? Кому могло понадобиться уничтожать пацифистские листовки? Все это очень странно…

Но у нас нет времени выяснять детали. Власти требуют покинуть улицы после 10-ти часов вечера. В Батуми – комендантский час. Медленно бредем к набережной. Занимаем лучшую площадку для обозрения, – на террасе кафе у самой кромки воды.

Как на ладони виден порт, освещенные пакгаузы, доки и суда, стоящие на рейде. И, что самое важное – участок дороги, ведущей к городу. Наш новый приятель Леван разговаривает по телефону. «Они уже в Чакви», – говорит Леван.

Чакви – это поселок в двух десятках километров от Батуми.

Значит – через пятнадцать, максимум через двадцать минут мы увидим их. Больше всего на свете хочется сейчас сигарету. Нервы на пределе и я не могу больше отказывать себе в никотине.

Затягиваясь, смотрю на огни порта. Краны в огоньках – как гирлянды рождественской елки, отражаются в черной воде.

Тихо. Только легкая волна шлепает по каменному парапету.

Огни появились около полуночи.

«Вон их фары! Смотри! На той стороне залива!» – Леван вскочил и показывает рукой в темноту.

Колонна машин. Вероятно, это БМП и транспорты с пехотой. Шум гусеничной техники был бы слышен издалека… Десять, двенадцать, пятнадцать. Всего двадцать больших желтых точек медленно движутся по другой стороне акватории, огибая залив перед въездом в город.

Их можно было бы принять за колонну TIRов, следующих в Турцию, но все крупные магистрали давно перекрыты. Нет, это не могут быть дальнобойщики. Через полсигареты они будут здесь…

Свет фар, кому бы он ни принадлежал, исчез через несколько минут. Мы ждали, что колонна, скрывшись за поворотом, вот-вот появится в городе. Но никто не пришел.

Утро следующего дня началось очень странно: нас никто не останавливает. Никто не проверяет документы. В Батуми нет военной техники. На улицах – полицейские в грузинской форме. Я недоверчиво смотрю на них, пытаясь обнаружить какой-то подвох. Но нет, это все те же грузинские полицейские, а не какие-нибудь переодетые агенты ФСБ.

Правда, ведут они себя очень странно. Они улыбаются! Впервые за много дней.

«Что происходит? Где русские войска?»

Нам отвечают: «Подписано перемирие. Стороны договорились прекратить огонь. Войны больше нет».

«Погодите, но как быть с российскими войсками? Они же должны были занять город этой ночью?»

«Нет, их здесь не было и близко. Это все – провокации», – офицер в форме улыбается, как любит улыбаться мой друг Гоча. Очень хитро улыбается, мерзавец!

Пере-мирие. Недо-война… Никто не знает, как долго это продлится. Ночью на улицах Батуми – митинг. Георгиевские стяги, микрофоны, громкоговорители.

Слезы, дети, песни, свечи, старики и протяжное, грустное, распевное: «Сакартвело…»

Откуда вы? Из Украины. Я журналист. Нет, не на работе… в отпуске. Да, у меня не получается поехать в отпуск куда-то, где нет войны (ха-ха, действительно).

Но ничего, мы здорово отдохнули (это очень хорошо, какие вы молодцы! Когда снова к нам?).

Как только – так сразу (приезжайте поскорей, немножко отдохнете!).

Но мы и так отдыхаем (да что вы, какой это отдых – половину времени идет дождь!).

Грузинские журналисты, улыбаясь, машут руками на прощание: «Украинас гаумарджос!»

Мы крутим педали в сторону набережной. Где-то посреди моря – гроза.

Воздух становится свежей и чище.

Потрясающее зрелище это морское огненное шоу. Поток бело-голубого пламени пронизывает навылет полгоризонта.

Сидим на камнях обнявшись и смотрим в небо.

Когда-то грузины верили, что гроза – это Святой Георгий преследует змия, а молнии – стрелы, которыми он целится в него. Облака они представляли себе гигантскими губками, которые по повелению высших сил спускаются к морю, набирают там воду, чтобы потом вылить ее на землю.

Через мгновение небо снова спокойно, а море – темное, жуткое море – наползает на берег из темноты.

«Зачем эти отели, эти города, эти… черт подери – военные базы с вышками ПВО?! В следующий раз – только со спальником!» – восклицает моя подруга.

«Спокойной ночи, ламазеныш…» – говорю я, переиначив любимое грузинское слово.

«Ла-ма-зе-ныш… как это здорово! „Ламази“ ведь по-грузински – красивый? А вместе с этим „ныш“» – шепчет моя умиротворенная спутница.

В ту ночь на пляже нам действительно казалось, что в спальнике и палатке можно спрятаться от любой войны.