История прибалтийских народов. От подданных Ливонского ордена до независимых государств - Райнхард Виттрам

Лифляндия должна была удовлетвориться тем, что основные условия договора остались такими же, как и в прежних документах, ведь существенной военной помощи от Пруссии ожидать не приходилось. К тому же пропуск русских товаров в Северную, Западную и Центральную Германию приносил ордену неплохие деньги. В свою очередь, хороший доход давали поставки в Россию германских военных материалов (пушек), а немецкие ландскнехты продолжали служить в Московии.

Когда в 1509 году срок действия договора о примирении истек, Лифляндия выторговала его продление еще на 14 лет, отказавшись от союза с Литвой, который и без того утратил свое значение из-за проводимой со стороны Польши враждебной политики в отношении ордена. Кроме того, Ливония впервые согласилась на одобрение мира Москвой в такой же форме милостивого «помилования», какая ранее применялась к купцам. Поэтому неудивительно, что после ликвидации великим князем Московским последних остатков самостоятельности Пскова Лифляндия даже не пошевелилась.

Возобновление Русско-литовской войны 1512–1514 годов[121], сложности, возникшие у Москвы с казанскими татарами, воцарение в 1533 году несовершеннолетнего Ивана IV[122] помогли Плеттенбергу и его ближайшим преемникам осуществлять политику нейтралитета, балансируя между Россией и польско-литовским государством, что давало единственную возможность для спасения. Не переставая публично высказывать претензии к Лифляндии, русские, в конце концов, еще при жизни Великого магистра в 1531 году согласились продлить договор о примирении еще на 20 лет. Не исключено, что такому способствовала победа Плеттенберга на озере Смолина, которая ясно показала русским, на какое отчаянное сопротивление они могут натолкнуться в Лифляндии.

Первая половина XVI столетия, когда Лифляндия была избавлена от внешних войн, являлась периодом ее экономического расцвета. Этому способствовало то обстоятельство, что после ликвидации представительства Ганзы в Новгороде вся торговля с русскими перешла в руки лифляндцев. Еще с середины XV века лифляндские города стали придерживаться в отношении Ганзы основополагающего положения, которое гласило: «Гость не должен торговать с гостем». В результате строгого соблюдения этого правила они вытеснили «заморских» немецких купцов со своих рынков, что привело к заметному охлаждению отношений с Любеком[123]. Ведь перед лицом неслыханных барышей, которые сулила такая монополизация, было совсем упущено из виду то, что ослабление общих экономических интересов неизбежно влекло за собой и разрыв политических связей.

При этом такому непониманию последствий действий лифляндских городов способствовало то обстоятельство, что именно в то время духовные и личные контакты немцев колонии с жителями метрополии являлись наиболее тесными. К тому же тогда в Лифляндии появились по-настоящему богатые люди, начал наблюдаться общий рост благосостояния и стали появляться предпосылки к расцвету собственных творческих, созидательных сил.

О расцвете ремесленного производства свидетельствует хотя бы то, что один из самых знаменитых портретистов того времени, ученик фламандского живописца Мемлинга и придворный художник королевы Изабеллы Кастильской Михель Зиттов, последние годы своей жизни являлся сначала заседателем, а потом и цеховым старостой ревальской гильдии ремесленников. Одним из его предшественников на посту в этой гильдии был тоже знаменитый ювелир Ганс Рыссенберх Старший, руке которого принадлежит великолепно сохранившийся шедевр позднеготической традиции в искусстве северо-востока – позолоченная серебряная дароносица.

На Лифляндию, где у населения глубоко укоренилось поклонение Святой Деве Марии, приходятся последние десятилетия расцвета религиозной жизни, о чем свидетельствует основание новых монастырей, возрастание почитания святых и рост числа духовных месс. При этом прелаты стремились к проведению радикальных реформ, но Новое время, которому Лютер[124] рывком открыл дверь, неумолимо приближалось. Оно обрушилось с полной силой, заполнив собой все человечество, и, произведя глубокие потрясения, безоговорочно изменило религиозные убеждения. Это был прорыв в мировоззрении, где смешались высокие и эгоистические чувства, ясность и одновременно непонимание происходящего, что, в общем-то, в целом характерно для истории.

Реформаторское учение проявило себя сначала в Риге – самом большом городе, располагавшемся наиболее близко к стране, где оно зародилось. Его появление походило на вспышку молнии. Когда соратник Бугенхагена[125] Андреас Кнопкен[126] затеял в церкви Святого Петра ученый диспут между сторонниками католической веры и приверженцами лютеранских догм, то победа Реформации в Риге была предрешена. Само же движение находилось в тесной связке с противоборством между прелатами и подчиненными им рыцарями, главной причиной которого служили в основном разногласия по вопросу об обязанности вассалов предложить свое ленное владение сюзерену перед его продажей. Епископы хотели укрепить свое преимущественное право, а их вассалы его ликвидировать. Рыцари и города высказывались за отмену права феодала в светских делах еще в 1516 году и поэтому на заседании ландтага в июне 1522 года при обсуждении вопроса о Лютере имели в виду именно это право феодала, а не свою позицию по отношению к данному учению как таковому. На собрании представителей сословий в Ревале в 1524 году речь тоже шла о сословных интересах религиозного союза рыцарей и городов, что и предопределило победу Реформации в Лифляндии. Однако эти же сословные интересы вскоре разрушили названный выше союз, и рыцари вновь стали сближаться со своими духовными сюзеренами.