История прибалтийских народов. От подданных Ливонского ордена до независимых государств - Райнхард Виттрам

Реформация сильно укрепила принцип передачи королевской власти по наследству и роль династий. Поэтому сложившаяся в Лифляндии обстановка побудила немало отпрысков королевских родов начать в ней борьбу за власть и новые доходы, а также к проведению разного рода политических экспериментов. Конечно, здесь были сокрыты большие политические возможности, но использовать их мог только тот, кто опирался на достаточно мощную силу. У Пруссии, как показали 1530-е годы, такой силы не было. При этом для превращения Лифляндии в светское германское государство требовались новые силовые средства, для возникновения которых там в XVI веке никаких предпосылок не было. Поэтому попытка использовать архиепископство для секуляризации Лифляндии немедленно привела к возникновению внешнеполитического кризиса.

Вопреки решениям Вольмарского ландтага от 1546 года, согласно которым назначение коадъютора из княжеского рода могло осуществляться только с согласия всего края, в 1555 году маркграф Вильгельм посадил на должность архиепископского коадъютора молодого герцога Кристофа Мекленбургского, что означало по существовавшему тогда праву назначение будущего преемника архиепископа. За Кристофом стоял его брат, честолюбивый герцог Иоганн Альбрехт Мекленбургский. Тогда орден по призыву коадъютора Вильгельма Фюрстенбергского, будущего магистра, организовал союз сословий против обоих церковных правителей. В свою очередь архиепископ со своим коадъютором, будучи близкими родственниками Сигизмунда II[135], нашли опору в Польше, что предопределило ее вмешательство во внутренние дела Лифляндии.

Тем временем орден оккупировал архиепископство, а сам архиепископ Вильгельм был взял в плен. Однако перед лицом превосходящей мощи Польши фон Фюрстенберг не осмелился на открытое вооруженное противостояние, и в сентябре 1557 года в Позволе было решено не только возвратить архиепископу его пост, но и заключить союз между орденом и Польшей (по тексту договора с Литвой) против России, который, впрочем, должен был вступить в силу после прекращения перемирия между русскими и польско-литовским государством в 1562 году. Однако на деле это означало начало противостояния между Польшей и Москвой за Лифляндию, продлившегося более двадцати лет, поскольку тогда Иван IV Грозный в отношении Лифляндии решил вернуться к замыслам своего деда Ивана III.

Обновления договора между Лифляндией и Россией о примирении удалось добиться только в 1554 году (на пятнадцать лет). Причем это произошло при таких обстоятельствах, по сравнению с которыми все предыдущее казалось малозначимым. Дело заключалось в том, что русские неожиданно в качестве главного условия выдвинули требование об уплате Дорпатским епископством дани. На это условие, содержавшееся и в предыдущих договорах, лифляндцы никогда не обращали внимания и его не соблюдали. Теперь же русские потребовали в три года выплатить задолженность, образовавшуюся за пятьдесят лет.

Вторым условием оказалось требование, которое могло поставить под вопрос само существование Лифляндии. Проблема заключалась в том, что, находясь на службе у московского царя, немецкий предприниматель из города Гослар Ганс Шлитте завербовал для работ в России большое число разных умельцев, среди них немало оружейников, которые своим искусством должны были улучшить качество вооружения Москвы. Однако магистр Ливонского ордена перекрыл им дорогу в Московию в Любеке, а одного ружейного мастера, пытавшегося нелегально пробраться в Москву, приказал доставить в Лифляндию. Тому удалось сбежать, но его вновь схватили и отрубили ему голову. Поэтому в качестве условий продления перемирия русские потребовали от Лифляндии обеспечения беспрепятственного проезда в Москву нанятых в Германии специалистов.

Был и еще один момент, о котором стоит упомянуть. Русские на переговорах ясно дали понять, что союз с польско-литовским государством означал бы для Лифляндии начало войны с Россией. В этой связи нельзя не напомнить, что заключенный затем в 1557 году Позвольский договор предусматривал именно такой союз. К тому же два посланника из Дорпата напрасно вели в Москве переговоры по вопросу уплаты долгов. В результате в январе 1558 года русские с татарским вспомогательным войском вторглись в Лифляндию.

Что тогда началось, надолго стало типичной картиной для края, и, похоже, это означало наступление решающего момента во всей прибалтийской истории, о котором долго предпочитали не говорить. События того времени наполовину забылись, и поэтому о них следует обязательно напомнить. Напомнить, как те зимние дни наполнились воздухом, насыщенным страхом и отчаянием, дымом и отблесками от пожарищ. Напомнить об убитых, лежавших на дорогах, и обо всем том, что неизбежно принесла с собой на эту землю война.

По общему мнению, Лифляндия оказалась тогда бессильной и плохо вооруженной. В ней царило малодушие и отсутствовало хорошее руководство, а армейские наставления устарели. Во всем Германском ордене едва насчитывалось 150–200 братьев-рыцарей, и он более не представлял собой войсковое товарищество. К тому же большинство его рыцарей заплыло жиром на различных административных должностях, а старый ландмаршал, которого вскоре сняли с его поста, оказался негодным к «военному использованию».

Престарелым являлось все военное руководство. Служки ордена, обученные конному и пешему бою, были распределены по различным замкам и областям, а их общая численность более не превышала пару сотен.

Положение о конной службе, определявшей исполнение воинского долга вассалами, основывалось на устаревших правилах, которые обязывали к ее несению слишком малое число годных к военной службе немцев. Тем не менее конные вассалы в силу способности быстро прибывать к назначенному месту и ощущения своего призвания к защите края, несмотря на малочисленность, являлись важнейшей ударной силой Лифляндии. Однако с военной точки зрения решающее значение имели наемники, чья боеспособность целиком зависела от размера их вознаграждения, но на наем большого контингента ландскнехтов, как и на содержание уже нанятых, денег всегда не хватало. В этом же крылась и главная причина катастрофической разобщенности.

Кроме этих немецких оборонительных сил имелись также довольно крупные по своей численности отряды из латышских и эстляндских крестьян, в которых свободные крестьяне несли службу в конном, а остальные в пешем порядке. Последних было, естественно, большинство, и их можно назвать ополчением. Огнестрельного оружия они не имели и сражались хотя и храбро, но без какой-либо предварительной подготовки, поскольку в мирное время ношение оружия им было запрещено.

Положение, помимо нехватки вооружения, усугублялось отсутствием единства в крае. Не было решимости, и ощущался явный недостаток авторитетных людей, способных повести за собой широкие массы.