Арктические конвои. Северные морские сражения во Второй мировой войне - Брайан Б. Шофилд

Ничуть не менее драматические, но более горькие истории рассказали уцелевшие экипажи потопленных судов. 46 человек на двух спасательных шлюпках с «Вашингтона» попали в жестокий шторм, не прекращавшийся шесть часов, после чего провели в море неделю и высадились на пустынный берег Новой Земли, невероятно страдая от голода и холода. Здесь они обнаружили, что единственная пища, на которую можно рассчитывать, – это суп из морских чаек. Тогда они снова погрузились в шлюпки и взяли курс на юг. Через два дня они повстречали четыре шлюпки с уцелевшими моряками с «Паулуса Поттера». На них почти половина людей уже была обморожена. Морякам удалось изловить несколько уток-нырков и изготовить из них подобие горячей еды, после чего они продолжили свой путь. Через некоторое время они заметили пароход «Уинстон Салем», сидевший на мели, и впервые за десять дней смогли получить нормальную пищу. Затем русский китобой переправил их на «Эмпайр Тайд», в результате чего число пассажиров на нем, как уже упоминалось, увеличилось до 240.

Другой, более удачливый экипаж высадился на берег неподалеку от советского пионерского лагеря, где их приветливо встретили, накормили и обогрели.

Таких историй было великое множество: о тяготах, лишениях и страданиях на Крайнем Севере, где в середине лета лишь слегка ослабевают суровые морозы. Всего с потопленных судов в Архангельск попало 1300 моряков, причем большинство из них и на берегу оказалось в очень трудных условиях. Советские врачи старались сделать все зависящее от них, чтобы помочь раненым и обмороженным, но у них не хватало лекарств и отсутствовало современное оборудование, а гордость не позволяла принимать подарки от британских и американских властей.

В реакции советских властей на катастрофу не было даже намека на сочувствие. Годфри Уинн в своей книге о караване PQ-17 рассказал о беседе Лоуфорда, капитана «Позарики», с советским адмиралом, командовавшим флотом на Белом море, которая длилась два с половиной часа. Лоуфорд рассказал адмиралу все, что знал, о трагическом путешествии, а также о трудностях, которые необходимо преодолеть, чтобы продолжать движение конвоев. В ответ он услышал: «Вам следует отправлять более крупные конвои и лучше их защищать. На всем протяжении маршрута должны действовать истребители». В принципе с адмиралом трудно было не согласиться, особенно если бы военные действия на море ограничивались только Арктикой. В то время советские военные не занимались глобальной стратегией, что было вполне понятно. На высшем уровне критика была еще более решительной, но об этом позже.

Вернемся к немецким кораблям на якорных стоянках Вестфьорда и Альтенфьорда. Поскольку основные силы адмирала Товея после 3 июля не были обнаружены немцами, было невозможно выполнить приказ Гитлера о выводе из строя авианосцев – обязательного условия начала операции. Но адмирал Редер так не хотел терять время зря, что 3 июля сам санкционировал передвижение «Тирпица» к «Шееру» в Альтенфьорд, что было выполнено в ночь с 3 на 4 июля. Три корабля и семь эсминцев заняли идеальную позицию для нападения на конвой, когда он войдет в Баренцево море.

Но только 5 июля в 11.37 было получено разрешение Гитлера на начало операции, причем с оговоркой, что атака непременно должна быть внезапной с последующим быстрым отходом. Хотя уже было известно, что крейсеры ушли на запад, а корабли адмирала Товея находятся довольно далеко – в 450 милях от конвоя, в штабе подсчитали, что, если операция против конвоя продлится до часу ночи б июля, немецкие корабли могут быть атакованы авиацией с «Победного».

Немецкая эскадра вышла в море в 17.00 и, пройдя 30 миль в северном направлении, повернула на восток. Здесь ее атаковала русская субмарина «К-21». Хотя на весь мир было заявлено о двух попаданиях в «Тирпиц», на самом деле линкор не пострадал. Через час эскадру обнаружил самолет-разведчик, а примерно в 20.30 ее заметили с британской субмарины «Трезубец», шедшей в район патрулирования. Подводники доложили о ней, но не сумели вывести лодку на атакующую позицию. К этому времени до немецкого командования дошли вести о необыкновенно успешной атаке на рассеявшийся конвой авиации и подводных лодок, поэтому в 21.30 из штаба ВМФ поступил приказ (к немалому разочарованию адмирала Шнивинда) о прекращении операции. В ночь с 5 на б июля адмиралтейство трижды информировало Товея о том, что «Тирпиц», вероятнее всего, не пойдет к конвою, если будет отмечено продвижение флота метрополии на восток. Ведь там его вполне можно торпедировать или атаковать самолетами с «Победного». В 6.45 б июля адмирал Товей повернул свой флот на восток, тем более что неподалеку был замечен самолет-разведчик немцев. Однако, несмотря на все попытки привлечь к себе внимание, немец так и не обнаружил эскадру адмирала Товея. В 10.30 того же дня к основным силам флота метрополии присоединились крейсеры контр-адмирала Гамильтона. В 12.30 погода окончательно испортилась и не оставила надежд на разведку с воздуха. Товей приказал кораблям снова лечь на юго-западный курс, и 8 июля все корабли благополучно вернулись в гавань. Последняя информация о немецкой эскадре была получена от британского самолета, базировавшегося на севере СССР, который видел ее возвращающейся в Нарвик 7 июля. Попытка перехвата немецкой эскадры субмаринами окончилась неудачей, и корабли благополучно встали на якорной стоянке.

Когда стали очевидными масштабы катастрофы, реакция на происшедшее по обеим сторонам Атлантики оказалась весьма бурной. Поскольку публичных заявлений не последовало, немецкая пропагандистская машина постаралась извлечь из случившегося максимум выгоды. Несколько позже, когда были приданы гласности рассказы военнопленных и уцелевших моряков с погибших кораблей, против командования королевского ВМФ были выдвинуты обоснованные обвинения в некомпетентности, неумелых и абсурдных действиях, которые не были аргументированно опровергнуты. Было сказано, что военные корабли бросили своих подопечных в критический момент на произвол судьбы. Кроме того, весьма красноречивым явился тот факт, что ни один военный корабль не пострадал, а 23 торговых судна затонули. При этом следует сказать, что два корабля ПВО, корветы, минные тральщики и траулеры, оставшиеся с конвоем, показали себя с самой лучшей стороны. Их экипажи действовали с беспримерным мужеством, защищая торговые суда, спасая людей, помогая уцелевшим судам добраться до порта назначения. Что касается остального, следует внимательно изучить факты и потом делать выводы.

Следует помнить, что немцы разработали подробные планы нападения своих кораблей на конвой, которые с этим намерением вышли в море. Корабли были отозваны, когда стало ясно, что с рассеявшимся конвоем лучше справятся самолеты и подводные лодки.

Единственная цель рассеивания конвоя – снизить потери, которые будут очень велики при атаке конвоя крупными кораблями. Что касается защиты от авиации и подводных лодок, нет гарантии, что сомкнутое построение послужит эффективной защитой. В случае, когда угроза конвою идет одновременно с трех сторон, как было с PQ-17, необходимо очень точно рассчитать время, чтобы принять правильное решение. Рассеять конвой слишком рано, как показали последовавшие события, значит навлечь на него беду, слишком поздно – эффект будет тот же. Кроме того, такое решение должен принимать непосредственный участник событий. Не приходится сомневаться, что, если бы решение доверили командующему флотом метрополии, он тоже приказал бы крейсерам уходить (в этом он был согласен с адмиралтейством), поэтому предоставил комман-деру Бруму право действовать по своему усмотрению, когда (и если) начнется атака на конвой. Адмирал Товей давно придерживался мнения, что немецкое командование вряд ли позволит «Тирпицу» атаковать конвой, пока его сопровождают эсминцы, несущие угрозу торпедной атаки, – с этой точкой зрения адмиралтейство было категорически не согласно. Именно поэтому Товей считал приказ рассеять конвой преждевременным. Что могло бы произойти, останься конвой в походном ордере с эсминцами, предсказать невозможно. Все зависело бы от поведения немцев. Адмирал Редер предупредил адмирала Шнивинда, что поражение в сложившейся ситуации было бы крайне нежелательно. Этот факт, а также бережное, даже трепетное отношение Гитлера к своим военным кораблям заставляют предположить, что немцы вряд ли были склонны демонстрировать мужество и самоотверженность, от которых чаще всего зависит успех. Но следует отдать должное адмиралтейству: на слабость в немецком руководстве, даже если бы о ней было достоверно известно, англичане не рассчитывали. Мощь вооруженных сил, переброшенных немцами на север Норвегии, позволяла им вполне обоснованно надеяться на полный успех.