Королева Виктория - Виктория Холт

Я сжала губы, решив, что не стану проявлять дружелюбие, которое не чувствую, как бы мама ни настаивала.

Осложнения начались сразу же. Король сказал, что у мамы слишком большая свита и некоторым из них придется удалиться. Он привел маму в ярость, приказав сэру Джону покинуть часовню. Я очень расстроилась, но король пожал мне руку, показав тем самым, что на меня он не сердится. Конечно, мама была рядом со мной, и я стояла у алтаря между ней и королем. Мне пришлось снять шляпу и отдать маме, а после конфирмации архиепископ долго говорил о предстоящих мне тяжких обязанностях. Похоже было на то, что мне придется очень плохо, а если это и означало быть королевой, то уж лучше мне было остаться тем, кем я есть. Я не могла понять, почему во все времена люди так добивались короны. Если верить архиепископу, корона приносила с собой только строгое исполнение долга и огромную ответственность.

Пока он говорил, король, стоявший радом со мной, начал переминаться с ноги на ногу. Я сообразила, что ой устал от затянувшихся речей архиепископа. К счастью, архиепископ догадался о недовольстве короля долгой проповедью и благополучно завершил ее. Когда мы удалились в кабинет, король сказал:

— Ну, с этим покончено. — Потом он наклонился ко мне. — Не обращай слишком много внимания на этот вздор. Уж эти мне священники! — Он презрительно покачал головой. — У меня есть подарок для тебя. Ты славная девочка и должна радоваться жизни.

— Вы так добры ко мне, дядя Уильям, — сказала я. Он подарил мне украшения из изумрудов, а королева — изумрудную тиару. Я горячо поблагодарила их, и тетя Аделаида обняла меня.

По дороге домой мама сказала, что я слишком явно демонстрировала свою радость по поводу украшений. По ее мнению, они должны были подарить мне драгоценности. Ведь, в конце концов, драгоценности принадлежат короне… и, следовательно, все равно скоро станут моими. Мама несколько оживилась, потому что он — она имела в виду короля — выглядел напряженно и передвигался с трудом.

— Я не хочу думать о его смерти, — сказала я. — И не хочу быть королевой.

— Проповедь архиепископа не должна расстраивать тебя, — засмеялась мама. — Он, вероятно, думал, что ты молода и немножко легкомысленна и нуждаешься в предупреждении. Ты должна благодарить Бога, что у тебя есть мать, которая заботится о тебе и направляет тебя, — мать, у которой ты центр всей ее жизни.

— Да, мама, — отвечала я, но как бы мне хотелось, чтобы она кого-нибудь другого сделала центром своей жизни. Когда мы вернулись домой, она подарила мне браслет с локоном своих волос.

— Пусть он напоминает тебе меня… всегда, — сказала она.

Меня ожидала большая радость — письмо от дяди Леопольда, в котором он сообщал, что собирается в Англию со своей женой.

Я пришла в такое возбуждение, что Лецен боялась, что я заболела. Мама решила, что мы поедем в Рэмсгейт, и дядя Леопольд погостит у нас там. Это был прекрасный способ избежать этих надоед в Виндзоре, говорила она. Итак, мы прибыли в Рэмсгейт. Там нас ожидала еще одна замечательная новость — Феодора родила еще одного ребенка — девочку, — и обе они чувствовали себя хорошо. «Мы долго думали насчет имени, — писала Феодора, — и решили, что назовем девочку в честь ее любимой тети. Так что ее назвали Виктория, но так как у меня не могут быть две Виктории, одинаково мне дорогие — я запутаюсь и не смогу отличить одну от другой, — ее первое имя будет Аделаида, а второе Виктория. Я думаю, королева, будет довольна. Она была так добра к нам, когда мы были в Виндзоре. Итак, девочку назвали Аделаида-Виктория-Мэри-Луиза-Констанс».

Мы с Лецен смеялись. Как было странно думать об этой малышке… моей племяннице. Я приготовила подарки для новорожденной, но мои мысли были заняты приездом дяди Леопольда и моей новой тети, которую мне очень хотелось увидеть.

Я надеялась, что в Рэмсгейте все будет хорошо, и ничто не будет раздражать маму. Она любила дядю Леопольда, и он разделял ее стремления в отношении меня, так что не было оснований для конфликтов. Однако мама была недовольна, потому что королевский штандарт не развевался над нашим домом, и не было больше салюта.

Мы решили, что отправимся в отель «Альбион» дожидаться прибытия корабля дяди Леопольда. По дороге к отелю мне было очень приятно видеть, как население Рэмсгейта украсило улицы; когда мы проезжали, люди кричали: «Да здравствует маленькая принцесса!» или «Добро пожаловать, Виктория!» Мама сидела в экипаже, величественно махая рукой, но ее не приветствовали, а продолжали выкрикивать только мое имя.

Вскоре мы отправились встречать корабль, на котором прибывал дядя Леопольд. И вот наконец я увидела своего любимого дядю, правда, немного старше, чем он выглядел, когда мы простились четыре года и два месяца назад. Я бросилась в его объятия. Мама наблюдала за нами не без удовольствия. Дядя Леопольд был в восторге, и толпа зрителей тоже. Народу нравятся бурные проявления чувств. Дядя Леопольд погладил меня по щеке и сказал, что я выросла и что это — счастливейший момент в его жизни. Я сказала, как чудесно было встретиться вновь с любимейшим дядей. Он представил свою жену, и она мне сразу же понравилась. Она была худенькая, хорошенькая, с прелестными белокурыми волосами и голубыми глазами, в голубой шляпе под цвет глаз и в элегантном светло-коричневом платье.

— Вы совершенно такая, какой описывал вас дядя! — воскликнула я.

— Вы должны полюбить друг друга, — сказал дядя, — потому что я так хочу.

— Да, да, конечно, — сказала я в своей, как выражалась мама, импульсивной манере. — Я вас уже люблю. И это была правда, потому что я сразу почувствовала, что мы будем друзьями.

Дядя Леопольд устроил так, что мы смогли долго беседовать наедине. Он говорил так же серьезно, как и архиепископ, но у него это звучало совсем по-другому! Он внушал мне сознание моей будущей ответственности, но напоминал мне снова и снова, что он всегда придет мне на помощь, стоит мне только написать ему. Он будет моим руководителем и помощником, как всегда. Я взрослела, я уже не ребенок. Мне нужно о многом задуматься. До него дошли слухи, очень обеспокоившие его. Король хотел, чтобы я вышла замуж за кузена Георга Кембриджа. Ему эта идея была не по вкусу. Некоторые мои родственники с отцовской стороны отличались странностями, тогда как родственники со стороны матери были серьезные, порядочные люди с правильными понятиями.

Я рассказала ему, что оба Георга — славные мальчики и Георг Кумберленд совсем не походил на своих родителей. Наоборот, он был очень милый, и так печально, что он терял зрение.

— Против этого нет никаких лекарств, — сказала я. — Это большое горе для его родителей, и хотя я знаю, что они нехорошие люди, они любят его.

— Мое милое дитя, — сказал дядя Леопольд, — ты склонна позволять своим эмоциям брать верх над собой. Конечно, тебе жаль Георга Кумберленда. Это большое несчастье.

В какой-то мере это может быть возмездие за грехи его отца. О нем ходили очень неприятные слухи.

— Георг слепнет за грехи отца! Это ужасно несправедливо!