Исправить все - Vladarg Delsat

в такие мгновения проявляла себя страшным оскалом голода. Ну и мерзли что Гриша, что Маша, поэтому даже в жаркий полдень были одеты достаточно тепло. Тут могло помочь только время, которого у них теперь было сколько угодно. Они видели самое главное — война закончилась. Так прошла неделя, а вечером седьмого числа к обоим подошел Яков Петрович.

— Маша, Гриша, у меня к вам просьба, — негромко произнес мужчина, помолчав.

— Что мы можем сделать? — переглянувшись с Машей, поинтересовался Гришка.

— Наденьте завтра награду, — вздохнул Яков Петрович. — Завтра у нас особенный день, наденьте ее.

— Хорошо, — кивнул мальчик, отлично понявший, о чем говорит учитель, а девочка просто кивнула.

Всю ночь от детей не отходила Марья, хотя им ничего и не снилось, но женщина просто волновалась. Она сидела у изголовья их кровати, невидящими глазами будто разглядывая далекие года, через полвека немного утратившие свой ужас. Ну а утром Гриша и Маша надели медаль, сразу будто сделавшись старше. Марья обняла обоих, поцеловала, отпуская в школу. Женщина знала, что именно им предстоит.

Одноклассники смотрели на медаль «За оборону Ленинграда» кто с удивлением, а кто и с пониманием. Милиционер на углу, рядом со школой козырнул подросткам с явным уважением, а потом они встретились с учителем, пиджак которого был усыпан наградами. Медалями и орденами той войны.

— Полвека назад на нашу землю пришел враг, — прямо от дверей заговорил Яков Петрович. — Он хотел, чтобы нас не было. Очень мы ему мешали, но ничего у него не вышло. Сегодня, восьмого сентября враг начал душить Ленинград, заблокировав его. Среди нас есть те, кто прожил это время, и мы увидим их воспоминания.

Плакали все. И Гриша с Машей, заново пережившие это, и девчонки, никогда не видевшие взрыв так близко, и даже мальчики — от бессилия. Но над этими страшными картинами зло и устало звенел голос Ольги Берггольц, голос Ленинградского радио. Мерно стучал метроном, шарили по небу лучи прожекторов. Только не было голода внутри. Кусочек хлеба, моментально оказавшийся во рту Маши, позволял девочке чувствовать себя уверенной. Чувствовать, что это больше никогда не повторится. Никогда!

Глава 13

Магический Ленинград от людского Санкт-Петербурга отличался сильно. Это была экскурсия с классом, с которой поехали, разумеется, и Гриша с Машей. Вот только людской город казался им каким-то чужим, незнакомым. И вроде бы Невский тот же, и Смольный… Только вот Гришкиного дома не было, да и завод… Машка шла по улицам, полных людей, занятых своими делами, а перед глазами стоял совсем другой город. Только Пискаревское кладбище говорило о том, что город свои раны не забыл, как не потерял и своих героев.

А вот магический город был совсем другим. Каким-то очень родным, близким, узнаваемым. Гриша улыбался и рассказывал, рассказывал, рассказывал. Молчал учитель, позволяя рассказывать этим двоим и останавливались маги, глядя вослед стайке ребятни, на груди двоих из которых сияло свидетельство того, что они имеют право рассказывать.

— Вот там была девятая станция, — показал рукой Гришка. — Ночью накрыло всех, а я как раз на вызове был, вот и проскочил. Меня после этого в детскую направили, раз я педиатр.

— Ой, мой завод, — узнала проходную Маша. — Интересно, а цеха сохранились?

— Все сохранилось, девонька, — откуда-то сбоку подошел седой маг. — Мы все сохранили так, как было тогда.

— А можно… — тихо произнесла девушка, которую пригласили на проходную. — Ой, вот здесь нужно налево…

Она прошла по знакомым цехам, подошла к своему рабочему месту. Руки словно сами потянулись проверить резцы, и Маша уже было потянулась за заготовкой, когда одумалась. Проведя рукой по станку, она грустно улыбнулась, оглядываясь. Седой маг просто смотрел на нее, едва заметно улыбаясь.

— Машенька, Зины дочка, — наконец, произнес он и девушка просто кивнула.

— Вы меня знали? — спросила Маша, вглядываясь в лицо, и вдруг узнала своего мастера. Она просто обняла мужчину что-то тихо говоря, а он гладил ее по голове. И было в этом жесте что-то отеческое.

— Тебя в больницу забрали, а потом ты исчезла, — объяснил мужчина. — Мы тебя и похоронили уже.

— Значит… А где мама? — тихо спросила девушка.

— Пойдем, покажу тебе, — произнес он.

В магическом Ленинграде кладбище содержало имена, тысячи имен магов, погибших в этом городе. И возле таблички с именем Зинаиды и Марии Пивоваровых, Маша просто опустилась на землю, рыдая. Гриша обнял ее, сгрудился вокруг класс, будто увидевший своими глазами далекое время. И звучал над рыдающей девушкой метроном, будто говоря — все спокойно…

Все было спокойно уже полвека, и Маша поняла это. Проплакавшись, она гладила могильную плиту, рассказывая ей свою историю. А одноклассники отошли подальше, чтобы не мешать девушке говорить с мамой. Гриша обнимал Машу. Его семья была на людской стороне, но он видел, что никого не забыли. И этого доктору Нефедову было достаточно.

А потом класс долго гулял по магическому Ленинграду, чтобы затем вернуться в Китеж. Вернулись домой и Гриша с Машей, решив рассказать папе и маме то, что увидели и узнали.

— Знаешь, мама, они нас всех помнят, — проговорила Маша. — Значит, все хорошо?

— Все хорошо, — улыбнулась Марья, погладив ставшую дочерью девушку. — Все хорошо.

— А что папа решил с Дамблдором? — поинтересовалась Маша. — Ведь решил же, да?

— Коша сказал, что нечего поганить город Дамблдором, — проговорила женщина. — Так что теперь он у нас работает по специальности.

— Это как? — не понял Гриша. — Что значит «по специальности»?

— С вашей медиведьмой на пару ассенизатором, — хмыкнула Марья. — В питомнике церберовом, без магии, зато на веки вечные.

— Справедливо, — кивнул юноша. — А мы будем учиться и лечить людей.

— Де-тей! — поправила его Маша. — Как ты… тогда, да?

Гриша кивнул, беря взвизгнувшую девушку на руки. У них впереди была жизнь. Магическая страна, магические города, совсем не такие, как в Британии. А в Британии гоблины отыскали Сириуса Блэка, уехавшего с Марлин Маккиннон, как только закончился Хогвартс. О том, что он был чьим-то крестным, мужчина не знал, также, как и о том, что находился в тюрьме. Северус Снейп встретился с Лили, просто, чтобы взглянуть ей в глаза и понял, что любил больше образ. Поэтому он уехал куда-то