Соколица - Татьяна Михаль

– Кто, я?! – еле ворочая языком, удивился Кирилл, которого держали под руки парни. – Это не я рехнулся, друг. Это ты!

На губах Кирилла заиграла злорадная усмешка. Он пошатнулся.

– Ты только посмотри на неё! Опытная игра в Снежную Королеву, которая тает лишь для тебя одного, сводя тем самым с ума… Скажи, Марк, она дала тебе? Понравилось? Какая она? Сладкая, наверное…

Диане никогда не приходила в голову мысль, что можно так невзлюбить незнакомого тебе человека. Но сейчас к Кириллу она испытывала именно неприязнь, сильную неприязнь.

– Ублюдок! – прорычал Марк, намереваясь добавить Кириллу ещё один фингал.

– Эй, эй! Марк! Успокойся! – остановил его Вадим. – Не видишь, он невменяем! Пытаемся уже целый час его утихомирить и уложить спать.

– Ахахаха! – зло и с какой-то яростью рассмеялся Кирилл. – Трус! Ты предал нашу дружбу из-за какой-то девки! Дианочка, а мы ведь поспорили на тебя!

Марк бросился на Кирилла.

Его глаза налились кровью, из горла вырвалось натуральное яростное рычание.

Кулак Марка со скоростью света влетел в подбородок Кирилла.

Пьяный мужчина полетел в снег.

Он не двигался. Марк моргнул, по спине прошёлся противный холодок.

«Неужели я его убил?»

Мужчины переглянулись. Илья Алексеевич всхлипнул и перекрестился.

Но тут раздался громогласный храп.

Все расслабленно выдохнули и облегчённо хохотнули.

– Вот как надо было его успокоить, – заметил Олег.

Олег и Вадим подхватили бессознательного Кирилла и понесли того в дом.

Марк обернулся к Диане, но увидел только круп её коня и спину девушки.

Луч солнца вспыхнул в её светлых волосах. Подлетел Оскар и сел ей на руку. Кречет привстал и широко расправил свои великолепные белые крылья.

Её пёс трусил рядом.

Она удалялась всё дальше и дальше, пока не скрылась за поворотом и так и не оглянулась.

– Чёрт! – отчаянно выругался Марк.

Зло пнул ногой снег и в растрёпанных чувствах пошёл в дом.

Характер может проявляться в важные минуты, но создаётся он в мелочах.

Филипс Брукс

* * *

Диана вернулась домой.

Отец был хмур и глядел на свою дочь, словно был в чём-то виноват.

На столе стоял старинный самовар, расставлены две чашки и вазочки с вареньем и печеньем.

Диана замерла на пороге, когда увидела накрытый стол.

Отец доставал этот самовар в очень редких случаях, когда предстоял очень серьёзный и сложный разговор.

Такие случаи были очень редки, их можно по пальцам пересчитать.

Что же произошло? Неужели это из-за поездки с Марком в лес?

Не может быть.

Диана прекрасно знает своего отца, он бы просто её не пустил.

Что-то произошло, и это что-то титановой грустью легло на плечи отца, и отражается неприкрытым волнением и печалью в его постаревших глазах.

– Папа? – тихо позвала она его.

Отец сидел за столом и крутил пустую чашку в руках. Маркус, чувствующий настроение хозяина, тихонько поскуливал, лёжа у него в ногах.

Отец взглянул на свою дочь.

– Пришло письмо от твоей матери, – сказал он тихо.

Но эти слова прозвучали словно гром, заглушив мерное тиканье часов, что висели на стене.

Девушка нахмурилась.

Диана сняла с себя верхнюю одежду, разулась и прошла к столу.

Наполнила обе чашки ароматным заваренным чаем и села напротив отца.

– И что она хочет от нас? – недружелюбно поинтересовалась Диана.

Мужчина вытащил из кармана сложенные вдвое исписанные ровным, острым почерком листы и положил перед дочерью.

Диана посмотрела на письмо и осторожно взяла бумаги, развернула и принялась читать.

«Дорогая моя Диана.

Моя маленькая дочурка.

Наверняка ты выросла прекрасной, красивой и умной девушкой. Лев не умеет делать что-то плохое.

В нём я была уверена, когда оставляла тебя.

Ты гораздо лучше, чем я. Ты – замечательная. Я это знаю. Я тебе не пример. Ты совершенно другая, чем я, и ничего от тебя не жду.

Я прожила свою жизнь отдельно от тебя и твоего отца.

Возможно, ты никогда не простишь меня за этот поступок, да я и не прошу.

У тебя своя жизнь. Ты можешь поступать так, как велит тебе сердце и совесть.

Мир несправедлив. Но, может, и прав он, что сейчас происходит со мной – это моя плата за то, что я бросила тебя ещё малышкой.

Я прожила несчастливую жизнь, Диана. Погналась за воздушными замками и красивыми обещаниями, что оказались пустым звоном и так обещаниями и остались.

Да, я жила в богатстве и роскоши и даже ни разу не поздравила тебя простой открыткой на День рождения или на Новый год…

Сейчас я нахожусь на пороге смерти.

Умираю. У меня рак, и излечиться уже невозможно.

Я бы очень хотела увидеть тебя, Диана. Но я всё пойму, если ты не приедешь.

Ты будешь полностью права.

Ты не должна мне ничего.

Но всё равно я прошу у тебя прощения за то, что не была рядом с тобой. Не видела, как ты растёшь, превращаясь из ребёнка в красивую юную девушку, не видела твоих успехов, не утешала в трудные минуты твоей жизни…

Я так сожалею…

Если бы можно было отмотать жизнь, как киноплёнку, назад, я бы никогда не оставила тебя и Льва. Никогда.

Но прошлого не вернуть, и мне уходить из этого мира со своими ошибками.

Я люблю тебя, моя дочь, моя Диана.

Твоя мама».

Диана почувствовала, как у неё задрожали руки, и перед глазами всё поплыло.

Что это?

Слёзы…

– Диана, – позвал её отец.

– Пап, – всхлипнула она. – Зачем она написала? Зачем рвёт нам сердце? Не знали о ней ничего. Для нас она давно уже умерла…

Лев Илларионович вздохнул.

– Я знаю, Диана… тут один билет на поезд. Рейс через два дня. Ты поедешь? Я не стану винить тебя или осуждать за принятое тобой решение…

– Поеду, – резко ответила она, утирая рукавом шерстяного свитера слёзы с лица. – Хочу не поехать, но знаю, что тогда я буду такой же, как она… и буду жить с этим грузом на сердце до конца дней.