Кортес - Кристиан Дюверже

Конец мира

В 1514 году, когда испанцы смогли вновь обратиться к вопросам организации кубинских владений, было принято решение перенести столицу на новое место. Веласкес обратил взор на южное побережье, менее подверженное циклонам и обладающее более мягким климатом. Там, в глубине бухты с глубоководным рейдом, в хорошо укрепленном природой месте находилось поселение тайнос, которое отвечало всем требованиям. Городок располагался на высоком холме в центре долины. На его месте возникла новая столица – Сантьяго.[74] Когда-то Колумб искал для своих Ла-Изабеллы и Санто-Доминго пустынные места, где никто никогда не жил. Теперь же спустя двадцать лет испанцы на Кубе селились на местах с доиспанским прошлым. Они приходили, конечно, бесцеремонными захватчиками, но все же в их действиях проявилась новая тенденция к преемственности. Все семь городов, «основанные» в 1514 году, выросли на месте прежних селений тайнос, в которых пришельцы довольствовались обустройством центральной площади с церковью и муниципалитетом – cabildo.

На учебном плацу в Сантьяго для Веласкеса построили дом. Каменный. Почти копию дома Кортеса в Санто-Доминго: угловой, в один этаж, с голыми, чрезмерно толстыми стенами и бойницами вместо окон. Это сооружение отличалось двумя особенностями, ставшими символическими. Внутри размещалась печь, но не для изготовления хлеба, а для переплавки золота в слитки. Богатство и власть шли рука об руку. И потом, это было, наверное, последнее средневековое здание христианского Запада. Повсюду в Европе уже господствовал новый стиль. Суровый практицизм уступил место элегантности и открытости. Новые веяния ощущались даже в Санто-Доминго: Диего Колумб выстроил себе в этом стиле дворец, который называли alcazar. Фасад выходил в город гармоничной галереей в пять сводов, которая повторялась на втором этаже в удачно выдержанных пропорциях; стойки балконных перил и украшения крыши оживляли комплекс, вызывая игру света на камне дворца. В сравнении с ним особняк губернатора Кубы выглядел символом давно минувшей старины.

Кортес, являвшийся алькальдом Сантьяго, не мог не видеть, как одновременно уходят в прошлое два противостоящих друг другу мира: исчезала цивилизация тайнос и агонизировала удушившая ее средневековая Испания. Но именно жертва Кубы вызвала эту смену эпох и последовавший за ней прорыв.

В 1515 году был отозван корыстолюбивый Диего Колумб. А 23 января следующего года, когда на престол Франции вступал Франциск I, в Мадригалехо скончался испанский король Фердинанд. Его кончина вызвала тяжелейший кризис престолонаследования, к которому мы еще вернемся. Регентом Кастилии стал кардинал Сиснерос. Зная об антильской драме, он попытался восстановить духовный порядок в Санто-Доминго, передав коллегиальное управление трем монахам-иеронимитам.[75] Стремясь привнести гуманность в управление Индиями, восьмидесятилетний регент хотел избежать борьбы за влияние между францисканцами и доминиканцами, уже утвердившимися на новых землях. Триумвират приступил к исполнению своих обязанностей в декабре 1516 года. Скоро его усилил четвертый брат. Почти в то же время, в апреле 1517 года, на Эспаньолу прибыл постоянный судья Алонсо де Зуазо, которому поручалось расследовать все спорные дела.

Как же тут не увидеть связи между этой озабоченностью проблемой индейского населения, которую первым проявил Лас Касас в 1514 году, и появлением духа Возрождения? Хотя до этого времени никто не интересовался судьбой Нового Света, который еще не скоро получит собственное имя,[76] нельзя упускать из виду поворот в общественном мнении, происшедший в 1515 году. Молниеносный захват Кубы, быстрое и безжалостное истребление тайнос заставили задуматься о законности действий испанцев, аморальности геноцида и в то же время о слабой жизнеспособности подобной колонизации.

Кортес был среди тех, кто задавался этим вопросом и разрабатывал собственную контрмодель, которая строилась на скрещении рас. Политика, проводимая Кортесом в Мексике, была продумана им уже в 1515 году и основывалась на опыте, накопленном за двенадцать лет жизни на Гаити и Кубе. Циники тут же напомнят о рабстве, эксплуатации рабочей силы и будут видеть в главнокомандующем Мексики всего лишь конкистадора, более хитрого и ловкого, чем другие, но преследовавшего те же цели личного обогащения и закабаления местного населения. Принять такую позицию значило бы пройти мимо глубокого понимания важного этапа колонизации Америки, а также не заметить одной человеческой истины: Кортес любил индейцев.

Трудно сказать, какие чувства испытывал девятнадцатилетний Эрнан, ступив на пристань Санто-Доминго, равно как невозможно установить, когда и при каких обстоятельствах Кортесом овладел интерес к культуре аборигенов, но, видимо, это было мгновенное озарение, быстро переросшее в твердую убежденность. Так же, как и многие его товарищи, Кортес получил энкомьенду за заслуги в карательных экспедициях против туземцев. Поразительно, но много времени спустя, уже когда он стал влиятельным человеком в Мексике и завистники начали его судебную травлю, открывая процесс за процессом, никто не смог раскопать ничего, абсолютно ничего о его прошлом в Санто-Доминго и на Кубе, что могло бы бросить тень на Кортеса. Если бы он организовал бессмысленную резню тайнос или плохо обращался с работавшими на него индейцами, это лыко обязательно попало бы в строку сфабрикованного дела. Учитывая, что в микросообществе островных колонистов все знали все обо всех, отсутствие компромата говорит о многом. Не мешало бы также найти объяснение и тому факту, что мексиканские индейцы любили Кортеса и защищали его; вероятно, потому, что и он любил их. Несомненно, что Кортес очень скоро проникся симпатией к индейцам, и это чувство не покидало его в течение всей оставшейся жизни.