Местечковый романс - Григорий Канович

— Это очень хорошо сказано, — печально отозвалась Этель. — Но судьба, к великому сожалению, такие подарки делает не всем женщинам.

Реб Ешуа Кремницер глянул на невестку и, ничего не сказав, опустил голову.

После её недвусмысленных слов о том, что не у всех муж — подарок судьбы, атмосфера в гостиной накалилась, и старик стал прощаться.

— Проводите дедушку, — сказала Этель сыну и Хенке, глядя в сторону.

Хенка решила до самой свадьбы не рассказывать Шлеймке о подарке, который она, как ей казалось, почти выклянчила у Кремницеров. А вдруг Арон передумает и в апреле вообще не приедет в Каунас, не закажет в магазине швейную машину? Тогда, она, Хенка, окажется лгуньей, и все надежды рухнут. А если всё получится, пусть подарок будет для него сюрпризом. Пусть пока строчит на швейной машине своего работодателя Абрама Кисина.

Начать собственное дело в Йонаве — открыть свою швейную мастерскую — было очень непросто. Портных в местечке немало. А чтобы оказаться среди лучших, требовались не только умение и упорство, но и деньги на съёмную квартиру.

— Сам Господь Бог вложил в твою руку иголку и вдел в неё нитку. Он как будто наклонился над твоей люлькой и сказал, жми, Шлеймке, на педаль, не ленись, — нахваливал своего работника до призыва в армию Кисин. — Ты ещё, дружок, и меня, и Гедалье Банквечера, и всех других за пояс заткнёшь. Помяни моё слово — через год-другой ты из подмастерьев превратишься в соперника.

Абрам Кисин знал, что говорит. Он, правда, опасался, что за два года армейской службы Шлеймке растеряет навыки, но эти опасения оказались напрасными. Солдатчина не повредила Шлеймке, наоборот, тоска по шитью пошла ему на пользу. Шлеймке кроил и шил с каким-то исступленным вдохновением и страстью. Кисин с восхищением заглядывался на его работу и с грустью думал, что недалёк тот день, когда Шлеймке навсегда расстанется с ним, купит «Зингер» и самостоятельно покатит по жизни. Злые языки недаром говорили, что хилый, подслеповатый Абрам Кисин уже только вывеска и кассир, а мастер — Шлеймке, да такой, каких в местечке давно не видывали. Зарабатывал Шлеймке неплохо, но, чтобы полностью отделиться от хозяина, этого не хватало. Рассчитывать на чью-то помощь со стороны он не мог, поэтому никакой работы не чурался — латал, перелицовывал, шил лапсердаки, крестьянские сермяги и даже овчину, чтобы заработанных денег хватило на приличное бракосочетание.

Свадьбу сыграли, как и было задумано, на поляне, под открытым небом, после Пасхи.

Погода, к радости молодожёнов и гостей, была и впрямь праздничная. Над Йонавой светило яркое, подарочное солнце. На каждом дереве ликовали обезумевшие от вешнего цветения птицы, и от их приветственного щебета и торжественного пересвиста звенели все окрестности.

За расставленными в три ряда собственными и соседскими столами собралась, казалось, вся гильдия портных и сапожников Йонавы, все близкие и дальние родственники новобрачных. Удостоил их своим присутствием и староста синагоги домовладелец Каплер.

Во втором ряду в конце уставленного яствами стола одиноко восседал нищий Авигдор Перельман, решивший, видно, ещё раз подвергнуть трудному испытанию еврейский народ, в щедрости и великодушии которого он горько разочаровался во время проводов Айзика, брата жениха. Не уверенный в том, что ему тут, на свадьбе, удастся крупно поживиться, Авигдор, не дожидаясь начала общей трапезы, поспешил хотя бы вкусно и сытно поесть, тем более что столы ломились от яств.

Бархатный полог свадебного балдахина трепал тёплый весенний ветер, который своими стремительными порывами покушался и на ермолку раввина Элиэзера, медлившего по просьбе невесты с обрядом венчания.

Ждали семью Кремницеров.

Хенка всё время с волнением бросала взгляды на дорогу и напрягала слух — не грохочет ли поблизости какая-нибудь машина?

Нетерпеливые гости шептались, шушукались, глазами спрашивая друг друга, почему почтенный и отличающийся немецкой пунктуальностью уроженец Тильзита — раввин Элиэзер затягивает торжество и не приступает к своим прямым обязанностям, а только безуспешно воюет с ветром-еретиком, ополчившимся против его ермолки.

Когда шёпот уже грозил перерасти в рокот, вдруг раздался шум мотора, и вскоре к поляне подкатил «форд». Из автомобиля вышел реб Ешуа, за ним Этель в длинном муаровом платье и их единственный наследник Рафаэль.

Статный, франтоватый, как рекламный образец столичного ателье, Арон Кремницер в голубой сорочке, вельветовых брюках и лакированных ботинках поправил черную «бабочку», прилепившуюся к его кадыку, и, оставшись доволен собой, последним выбрался из «форда». Он велел водителю вынуть из багажника привезённый свадебный подарок — новёхонький «Зингер».

Хенка несказанно обрадовалась приезду Арона, который не подвёл реб Ешуа и выполнил его просьбу. Не скрывая радости, она попросила своего брата Шмулика помочь сумрачному водителю. Вскоре они перетащили коробки поближе к столу — к тому месту, где рядом с меланхоличным доктором Ицхаком Блюменфельдом, смотревшим на брачный союз как на своеобразную разновидность долголетнего тюремного заключения, уже сидело почти всё семейство Кремницеров.

Когда Шмулик и водитель справились с заданием, Хенка и Шлеймке дали знак раввину Элиэзеру — мол, начинайте, рабби, — все в сборе.

Раввин Элиэзер, как и было заповедано предками, семь раз обвёл под хупой Хенку в белоснежном длинном платье вокруг нарядного жениха и нараспев на иврите с неизжитым, как врождённое заикание, немецким акцентом произнёс традиционное благословение. Этим он не ограничился. После короткой паузы раввин возвёл глаза к небу и обратился к Всевышнему, словно к давнишнему приятелю, с проникновенным словом собственного сочинения. Рабби Элиэзер попросил, чтобы Господь даровал молодожёнам терпение, согласие и благополучие.

Пока наставник всех заблудших задушевно беседовал с Богом, Авигдор Перельман перестал уплетать за обе щёки, отодвинул от себя тарелку с рубленой печёнкой и погрузился в невесёлые воспоминания о своей собственной молодости и свадьбе. Авигдору вдруг пришло на память былое: он стоит под хупой, слушает возвышенные слова раввина и вместе с Хаечкой разбивает на счастье о весеннюю землю стакан. Тогда он точно так же клялся в вечной любви своей невесте Хаечке. Авигдор вспомнил, как, по неписаному народному обычаю, на потеху всем собравшимся гостям старался первым наступить Хаечке на ногу, чтобы доказать, кто будет верховодить в семье. А чем всё кончилось? Чем, люди добрые, всё кончилось? Хаечка бросила его ради какого-то шмендрика. Бросила, паршивка, и уехала с ним в Купишкис, а он, влюбленный, доверчивый Авигдор Перельман, пристрастился к питью и бродяжничеству, а потом, а потом… Что было потом, лучше не вспоминать.

Раввин Элиэзер замолчал, и гости, вскочив со своих мест, дружно и весело закричали: «Мазл тов! Мазл тов! Мазл тов!»

Шлеймке и Хенка стали мужем и женой.

Авигдор тоже невнятно пробормотал: «Мазл тов!» Из его глаз выкатилась крупная, чистая слеза и упала на уставленный яствами стол. Слёзы были единственной собственностью, которой владел Авигдор Перельман. Это добро ни у кого не надо было вымаливать.