Закон меча - Дмитрий Силлов

Усилием воли я заблокировал свои мысли, как в свое время учил меня русский ниндзя Виктор Савельев – и вышел из-за деревьев. Если не получается убежать, надо принимать бой, действуя по обстоятельствам. Вышел – и неторопливо направился к крылатым чудовищам.

– Смотрите-ка сестры, богатырь, – сказала блондинка, усмехнувшись. – Смелый. Сам идет. Ух, люблю свежую кровушку молодецкую.

– Не просто богатырь. Перехожий, – уточнила брюнетка, отбрасывая в сторону разорванное мертвое тело. – Который умеет закрывать свои мысли.

– А еще у него меч-кладенец, кольчуга царьградская заговоренная да шлем Тугарина Змеевича, который только своему хозяину подчиняется, а у других жизнь выпивает. Но Тугарина пять весен назад Алексей Киевский по прозванию Попович в бою убил, а шлем Змеевича затерялся.

– Знаем мы твою способность видеть суть вещей, Гамаюн, – кивнула блондинка. – Значит, не просто добыча пришла к нам, а подвиг, о котором ты, Сирин, былину сложишь. Только как убивать перехожего будем, чтоб былина ладной вышла? Огнем, пером, когтем аль по-иному как?

Дело пахло керосином. Если эти три твари разом навалятся, думаю, не помогут мне ни меч-кладенец, ни козырная броня. Башку оторвут вместе с навороченным шлемом, и привет. Потому я счел необходимым встрять в беседу монстров, использовав все свои скудные познания в речевых оборотах древних славян.

– Ой вы, гой еси, девы-птицы прекрасные, воительницы великие! – задушевно начал я, не будучи при этом уверенным, что верно вворачиваю хвалебные эпитеты, но точно зная, что грубая лесть работала во все времена. – Исполать вам и многие лета! Прослышал я, что в Черной Боли вы вершите подвиги великие, сокрушая могучих богатырей и повергая наземь целые армии.

– Ну, это мы можем, – хмыкнула Гамаюн, окинув меня оценивающим взглядом. Не будь у нее ниже пояса птичья тушка, я б подумал, что она не прочь со мной заняться чем-то более интересным, чем пожирание трупов. Только, скорее всего, я просто не так все понял и она прикидывала, с какой именно конечности начать меня кушать…

– А прослышав про ваши победы, решил я испытать удачу свою богатырскую да помериться силой с самой прекрасной из трех воительниц, слава о которых давно разнеслась по всей великой Руси.

Когда я чувствую, что мою персону сейчас начнут убивать, у меня прям второе дыхание открывается. И куда оно будет направлено, зависит от ситуации. Или в драку насмерть, или в грамотное сваливание, когда на бегу инстинктивно уворачиваешься от пуль, стрел и других неприятных сюрпризов так, словно у тебя глаза на затылке. Или же как сейчас, когда драться бессмысленно, а сваливать некуда, – в чесание языком. В такие моменты я сам с себя офигеваю, когда с языка льется как из брандспойта – причем, что интересно, в тему. Минуту назад я совершенно не представлял, как буду выкручиваться из ситуации и что делать, но сейчас осознал, что в голове у меня сам собой созрел кое-какой план…

И я продолжал разливаться соловьем, развивая тему:

– Гусляры в Киеве уж гусли свои настроили, певцы да скоморохи горло промыли зеленым вином, ждут, когда весть разнесется о великой победе. То ли богатырь русский повергнет самую прекрасную из великих воительниц, то ли сложит голову в честном бою, умножив славу той, чей лик сияет словно солнце красное, озаряя…

– Погоди-ка, воин, – прервала меня рыжая. – Мы не против славного поединка. Но с кем из нас ты сразиться хочешь?

– Ну да, – поддержала ее брюнетка. – Даже интересно стало, кто ж из нас самая распрекрасная.

Блондинка же промолчала, лишь волосы поправила да улыбнулась снисходительно – мол, и так ясно, кто тут топ-модель, даже и говорить не о чем.

Я же задумчиво почесал бармицу на затылке, переводя взгляд с одной дево-птицы на другую. После чего пожал плечами:

– Мне, простому богатырю, это неведомо. Но ведун говорил мне, когда я отправлялся на битву, что великие воительницы сами знают, кто из них самая прекраснейшая из прекрасных.

– Ну, это и так понятно, – вздохнула блондинка. – Значит, придется мне воевать с богатырем.

И тряхнула крылом. Послышался звук, словно арбалет тетивой хлопнул, и я еле увернулся от металлического пера, просвистевшего сквозь то место, где только что была моя голова.

Но второго пера не прилетело, так как блондинку сильно толкнула крылом брюнетка.

– А ну-ка поведай, Алконост, с чего это ты решила, что самая красивая из нас?

У блондинки округлились глаза. Она тут же забыла, что собиралась метнуть второе перо, и, мощно развернувшись, ударила брюнетку кулаком в грудь, заорав при этом довольно неприятным голосом:

– Знай свое место, Сирин! Тебе ли со мною в красоте равняться?

– Вот, значит, как? – прошипела брюнетка. – Знала я, что смердит нутро твое, Алконост, но не ведала, что оно сгнило полностью. Получай же сполна, раскрасавица.

И зашипела столь страшно и пронзительно, что я, бросив меч, схватился за уши, чувствуя, что еще немного – и полопаются перепонки…

Лицо Сирин исказилось. Левая его половина поехала вверх, правая вниз, а между половинами разверзлась черная пасть, из которой в блондинку ударил направленный звуковой поток, моментально оторвавший у нее крыло.

Однако Алконост не растерялась, мощно тряхнув вторым крылом, с которого слетел рой стальных перьев. Брюнетка дернулась было, пытаясь уйти в сторону от залпа, но уж больно грузным было птичье тело. Орлы, вон, в небе – тоже сама скорость, красота и грация, а на земле по части маневренности им любая курица даст сто очков вперед.

Рой стальных перьев вонзился в лицо, длинную шею и раззявленный рот Сирин. Дево-птица поперхнулась своим ужасным криком, покачнулась – и рухнула на землю, заливая ее брызжущей во все стороны черной кровью.

– Ты убила ее! – завизжала рыжая – и длинно, словно из огнемета, плюнула пламенем в блондинку.

И не промахнулась.

Роскошная светлая грива Алконост загорелась, окутав красивую голову монстра ревущим огненным ореолом. Волосы так не горят, по ходу, слюна рыжей обладала повышенной горючестью, была чем-то вроде напалма.

Однако блондинка не растерялась. Рванулась вперед – и страшным ударом оставшегося железного крыла снесла рыжей голову.

На землю, заваленную трупами погибших воинов, рухнул еще один.

Обезглавленный.

Ноги Гамаюн неистово молотили по воздуху, как у обычной умирающей птицы, которой отрубили голову точным ударом ножа. Блондинка же молотила руками, пытаясь сбить пламя со своей головы, но получалось это у нее неважно. Лица у дево-птицы уже не было, одна сплошная черная корка, но жидкий огонь и не думал униматься, медленно стекая вниз, на роскошную грудь, забрызганную кровью убитых сестер…

Я ж не зверь какой, чтобы смотреть, как живое существо умирает в мучениях. Подобрав меч, я подошел к Алконост и вонзил сверкающий клинок прямо под оторванное крыло.