Гиви и Шендерович - Мария Галина

— Эфендим, — сказал тихий голос!

* * *

Гиви обернулся.

Человек, маячивший у него за спиной, вполне мог сойти за очень загорелого европейца. И одет он был вполне по-европейски — в приличную черную пару, при узком галстуке. Единственным экзотическим дополнением к костюму служила красная феска с лихой кисточкой.

— Эфендим, — повторил человек. — Месье… э…

Он вновь окинул внимательным взглядом партнеров и неуверенно предположил:

— Господа?

— Во-во, — мрачно подтвердил Шендерович, — Типа того.

— Ох, как мне повезло, — произнес их новый знакомец по-русски, но с явным акцентом.

«С проноунсом» — вспомнил Гиви характеристику Варвары Тимофеевны.

Он опустил взгляд, подозрительно разглядывая обувь незнакомца, но на ногах у него были черные блестящие остроносые ботинки — новенькие.

Эх, не тот, подумал Гиви.

— Господа, — уже увереннее повторил человек. — Пардоне муа… я бы хотел поговорить с вами… тре импотан… очень важное дело. Очень серьезное.

— Короче, — подтолкнул Шендерович.

— О нет, — незнакомец помотал головой так, что взметнулась кисточка на феске. — Это серьезное дело. Иль деманде… как это… оно требует… ле ланг… долгого разговора, да? Беседы. Вот-вот! Беседы! Не соблаговолите ли вы… пройти авек муа… тут, неподалеку.

Шендерович подобрался.

— С кем имею честь? — чопорно вопросил он.

Человек хлопнул себя по бедрам.

— Ах, же не сюи па репрезенте муа… не предоставился. Ун моман!

Он вновь захлопал себя, на сей раз по груди и извлек из кармашка блестящий прямоугольничек.

— Ленуар, доктор археологии, — пояснил он, вручая карточку Гиви.

— Член-корреспондент… международной асассин… ассосьон… ассоциации археологов. — расшифровал Гиви, моргая на ярком свету.

— Вот-вот, — доброжелательно закивал незнакомец, — я занимаюсь… ансьен рарите… Это очень… тре интерессант… увлекательно, да? Раритеты. Древности по-русски. Мон мэр… мама была русская. БабУшка рефьюжи… бежала во Францию — революсьон руж, да? Сначала Стамбул — потом Париж… везде корни… марше господа, марше!

Он нетерпеливо притопнул лаковым ботинком.

— Мон апартман тут! Недалеко!

— Э нет, — хищно сказал Шендерович, — погоди! Тут у нас серьезное дело…

— Дело! Травай! О, но у меня тоже для вас есть большой травай! Гран травай!

Он вновь огляделся по сторонам, потом склонился к уху Шендеровича и негромко проговорил:

— Речь идет о деньгах, господа! Гран аржан! Тре гран аржан.

— Ну-ну? — с видимым равнодушием поторопил его Шендерович.

— Хотите, — Ленуар вновь нервно огляделся, — хотите найти стелу?

* * *

Воздух дрожал, сухой и раскаленный, точно в кузнице, и это впечатление еще усиливалось за счет стука крохотных молоточков — повсюду, вплоть до поросшего сухой травой обрыва, за которым, переливаясь, точно голубиная грудка, ярко синело море, трещали, скрипели и царапались миллионы кузнечиков. В колючем кусте над обрывом свистела какая-то птица.

— Эй, друг Гиви, ты спишь?

Гиви протер глаза, ослепленные блеском бесчисленных переливчатых зеркал.

— Так, понимаешь… — осторожно сказал он.

— Не спи, — озаботился Шендерович, — замерзнешь…

Волна кокетливо повернулась, подкинув яркий лучик света, который попал Гиви прямо в глаз.

— Эх! — сказал Гиви.

— Мы, между прочим, — с достоинством проговорил Шендерович, — ведем наблюдение.

Вилла укрылась в глубокой фиолетовой тени долины. Отсюда видна была лишь глухая стена, огораживающая дом по периметру, да черепичная крыша. Через стену перекинулись плети вьющейся розы.

— За кем? — тоскливо спросил Гиви, — за этими козами?

Бело— серые грязноватые клубки, лениво, сами собой бродящие по оврагам, были единственным подвижным элементом пейзажа.

— А хотя бы и так. Если бы древние греки лучше смотрели за своими козами, — угрожающе произнес Шендерович, — они бы до сих пор тут марафоны бегали. А то недоглядели, козы раз — и съели Элладу!

— Как, съели? — ужаснулся Гиви.

— Молча, — сухо сказал Шендерович — козлы, чего с них взять! Погубили древнюю культуру. Ты все понял, что он сказал?

— Да вроде бы, Миша…

— Проясни. Насчет собак. И охраны. А то мы туда — а на нас две овчарки! Три! И бугаи с автоматами «Узи».

— Он, Миша, сказал, что профессор боится собак. И он там до рассвета просидел. А на бугаев у него, Миша, денег нет. Этот Морис говорит, он всю свою коллекцию раритетов продал, только чтоб заплатить этим… курдам. Кого он на охрану поставит? Наемников? Так он их и сам боится — такие бабки! Он сам от них скрывается, про эту виллу только Морис и знает! Они ему только в грузовичок ее погрузили во дворе музея, а дальше он сам. И следы путал.

— А что, если они его вычислят?

— Тогда все, Миша. Тогда аллес. Этот Морис и говорил — вит, мол, вит! Типа, быстрей надо… а то уйдет драгоценный раритет в чужие темные руки.

Чело Шендеровича на миг омрачилось, но природная беспечность взяла верх, и он небрежно отмахнулся.

— Не боись, — сказал он, — прорвемся. Кстати, откуда ты так здорово по-французски лопочешь?

— Слушай, — с тоской проговорил Гиви, — не знаю! У нас в школе немецкий был. А в институте — английский. Я ни одного не учил.

— Может, чакры какие открылись? Под влиянием благоприятной геомагнитной обстановки?

— Может, Миша…

Молоточки и пилочки кузнечиков постепенно стихли, уступив место воплям цикад, заунывных, как муэдзины. На востоке появилась первая, зеленая нежно дрожащая звезда.

Гиви тихонько, чтобы не потревожить Шендеровича, вздохнул. Он думал об Алке. И где она теперь, тосковал он, может, плохо ей делают, и бьется она в чужих руках, и зовет — Гиви! Гиви! Не приходит на зов Гиви, продался за бонус…

Темнело.

— Гиви, а Гиви, — окликнул его Шендерович, который уютно лежал в жесткой траве, положив руки под голову. — Глянь-ка, там свет горит?

Гиви отчаянно тянул шею.

— Не-а…

— Вот странно. Что он в такой темнотище расшифровывать собирается?

— Да ничего не странно. Боится он, Миша.

Шендерович вздохнул.

— И правильно, — со значением проговорил он. — Заперся, небось, в кладовой, со свечой, закупорился, чтоб ни щелочки! Ладно. Пускай себе радуется, пока дают. А потом и мы порадуемся. А покамест тихий час, брат Гиви. Дави клопа…