Балканы. Окраины империй - Андрей Шарый

Император Германии Вильгельм в мундире со знаками различия болгарского фельдмаршала и царь Болгарии Фердинанд в мундире немецкого фельдмаршала в Софии. Фото. 1916 год

Крестьяне из Пловдива. Фото. 1939 или 1940 год. Национальная библиотека Швейцарии. Фото: © Swiss National Library, SLA-Schwarzenbach-A‐5–19/005

В боях против нацистов погибли 32 тысячи болгарских военных, 120 тысяч болгарских солдат были награждены советскими медалями «За победу над Германией». А вот медалей «За взятие Софии» или «За освобождение Пловдива» не существует, поскольку Красную армию встречали, как принято считать, цветами. Окончание Второй мировой вернуло Болгарию в ее прежние границы и на четыре десятилетия превратило в лояльнейшего и инициативного сателлита Кремля, в «шестнадцатую республику СССР». Двусмысленную картину прошлого отполировали, «врагов народа» расстреляли, пересажали или выслали из страны. Коммунистический режим подавил последние очаги сопротивления отрядов так называемых горян, лесных людей, только к началу 1960-х. В Болгарии утверждают, что по продолжительности и степени организованности эта герилья не имела аналогов в послевоенной Центральной и Восточной Европе. Повстанцы использовали опыт и тактику антиосманской партизанской борьбы, пока их не раздробил железный армейский кулак.

Самый непримиримый противник болгарской рабоче-крестьянской власти Илия Минев провел в тюрьмах и трудовых лагерях 33 года (не исключаю, что это мировой рекорд политического заключения). В трагической судьбе Минева еще как отразились противоречия эпохи: в молодости он придерживался крайне правых взглядов, в 1940-е годы входил в руководство фашистского Союза болгарских национальных легионов. Минев всегда принципиально выступал против любых коммунистов (тюремные голодовки он держал в общем счете 460 дней, в карцере провел 1860 суток), превратившись к концу своей карьеры мученика в символ яростной правозащиты. Когда Минев наконец оказался на свободе, то не нашел себя в новой политике — его радикальная бескомпромиссность привлекала немногих. Этот несгибаемый борец окончил жизнь в полной нищете, оставленный родственниками, в доме престарелых. Как мог и как считал правильным, он защищал Болгарию, поэтому в Софии и Илие Миневу тоже поставили памятник.

А вот главный памятник Георгию Димитрову, мавзолей-усыпальницу в центре Софии, взорвали ровно через полвека после кончины «болгарского Ленина»; останки бывшего народного вождя перенесли на центральное столичное кладбище, а от его некрополя не осталось и следа. Верный соратник Сталина (не исключено, что по его же приказу в 1949 году и отравленный), Димитров не знал политических колебаний. Он всю жизнь занимался всемирной классовой борьбой за рабочее дело, считая, что в этой схватке «соображений гуманности быть не должно». Звездным мигом политика Г. М. Димитрова считается его участие в судебном процессе в Лейпциге, в уже фактически нацистской Германии конца 1933 года, по делу о поджоге рейхстага. Среди пятерых обвиненных в этом преступлении оказались трое болгарских коммунистов, в том числе и западноевропейский агент Коминтерна Димитров, известный кураторам в Москве по кодовому имени Бриллиант. Владевший немецким языком и азами юриспруденции, Димитров в прямом остром диалоге с Германом Герингом сумел доказать свое алиби, не оправдываясь, а обвиняя. Чтобы лучше понять обстоятельства знаменитого процесса, я прочитал сборник выступлений Димитрова перед судом и посмотрел снятую в 1972 году выспренную восточногерманско-болгарско-советскую киноленту режиссера Христо Христова «Наковальня или молот». Название фильму подсказано стихотворением Иоганна Вольфганга Гёте «Кофтские песни», которое Димитров процитировал в своем последнем слове обвиняемого:

Германскому, балканскому и мировому пролетариату Димитров предлагал и советовал «взвиваться молотом», что и было, в общем, сделано. Этот 51-летний коммунист обладал даром политического проповедника, редкой пассионарностью и хорошо развитыми инстинктами борьбы за власть. Именно Димитрову принадлежит классическое определение фашизма; его умение ловко жонглировать словами не вызывает сомнений. Речь Димитрова на Лейпцигском процессе болгарские школьники, как и песню про Алешу, 40 лет учили наизусть. Моя софийская знакомая Татьяна, окончившая в начале 1980-х школу с углубленным изучением французского языка, до сих пор способна цитировать Димитрова большими кусками на языке Вольтера и Гюго. Суд в Лейпциге окончился моральным поражением нацистов: болгар приговорили всего лишь к девяти месяцам тюрьмы за нарушение паспортного режима и нелегальное пребывание на территории Германии, но ничего более серьезного им вменить не смогли. Всем троим вскоре было предоставлено советское гражданство[11].

Оказавшись в Москве, Георгий Димитров получил высокие компартийные назначения, вначале в Коминтерне, потом в отделе международной политики ЦК ВКП(б), откуда, когда пробил час, проследовал в Софию возглавлять народную Болгарию. В позднем Советском Союзе, уже на моей памяти, Димитров точно был самым знаменитым болгарином, даже известнее своего однофамильца, эстрадного романтического певца Эмила Димитрова, и, возможно, самым известным иностранным коммунистом, по крайней мере, ни одному другому чужеземцу его ранга монумента столь ленинского типа (разве что еще немцу Эрнсту Тельману) в Москве не воздвигли. Во время своей первой поездки в Болгарию, в 1990 году, я видел в Варне памятник Димитрову, облитый неприятной желтой краской, потому что власть коммунистов уже заканчивалась. А московский по-прежнему стоит в сквере у слияния Большой Якиманки с Большой Полянкой, за что и прозван Большим Якиманом. Как подсказывает интернет, в селе Баня на юго-западе Болгарии, откуда родом родители Димитрова, сохранился чудесный парный памятник: бронзовый Георгий Михайлович внимает указаниям бронзового Владимира Ильича. Потрепанный позолоченный бюст Димитрова, достаточный для городского Дворца культуры или фойе здания обкома партии, я сторговал в одной пловдивской антикварной лавке за 250 левов (примерно 150 долларов), совсем недорого.