Не встречайся с Розой Сантос - Нина Морено

Мама вполголоса сказала:

– Ее никто не посадит в тюрьму, Mami.

Мими огрызнулась по-испански:

– Ты этого не видела. Они приходят и забирают тебя просто потому, что ты сказала что-то не то и не тому человеку. И ты больше не возвращаешься.

– Ты поэтому сбежала? – жадно спросила я. Мое сердце билось где-то в глотке и было слишком большим, чтобы вернуться на место. Я чувствовала себя так, словно у меня вырвали кусок изо рта. – Тебя хотели арестовать?

– Там было опасно, – сказала Мими тревожно и тоскливо. – Мы все были в опасности.

Она моргнула, глядя на знакомое окно El Mercado, словно впервые его видела. Потом огляделась вокруг: изучила viejitos, сидевших за столиком, площадь, освещенную газовыми фонарями, у себя за спиной… Каждая мышца в ней напряглась, словно она была готова прямо сейчас закричать или убежать прочь. Она взяла дрожащей рукой стакан воды со льдом:

– Они только обещают, а потом отнимают у тебя это навсегда. Carajo, qué mierda[59]! – вдруг выругалась она. Услышав это, мама поперхнулась своим напитком и закашлялась.

Бенни принес тарелки с рисом с курицей, тостоны и корень юкки в соусе мокко.

– На десерт у нас открытый пирог с ягодами, – сказал он.

Он сочувственно взглянул на меня: значит, слышал, что случилось.

Я воткнула вилку в рис, но аппетит пропал. Неосуществимая идея такой и оказалась. Вот так все просто и неизбежно. Вы только посмотрите на нас. Мими тайно следит за чудесными событиями, происходящими на острове, куда она никогда не вернется, мама бросает в море бутылки с письмами, которые никто никогда не прочтет. А теперь еще и я – я была послушной дочерью, но все равно проиграла.

– Грустить – это нормально, – тихо сказала мне мама.

А я убивалась по будущему, которое никогда и не было моим.

Когда Мими улеглась в постель смотреть свои мыльные оперы, я скользнула в оранжерею и схватила ее записную книжку. По пути к выходу я остановилась у нее на пороге:

– Пойду к Ане доделывать домашнее задание.

Но Мими, сосредоточенная на сериале и намазывании лица ночным кремом, только махнула рукой.

Выйдя за порог, я тихо прикрыла за собой дверь.

– А вот мне приходилось выбираться через окно.

Я подпрыгнула от испуга и уронила блокнот. Мама посмотрела на него, потом на меня. Она знала, что это не мой блокнот, но я ничего не сказала, а она не стала спрашивать – просто продолжила лениво качаться туда-сюда в кресле-качалке.

– Ну, мне она доверяет, – сказала я.

Мама кивнула и задумчиво посмотрела на меня, а потом опять перевела взгляд на ночное небо.

Мне нечего было добавить, и я повернулась, чтобы уйти.

– Береги себя, – сказала она мне вслед.

Я пошла на звук барабанов в гараж семьи Пенья. Там никого не было – только Ана со своей установкой. Возможно, вся остальная семья в данный момент ее проклинает, но по домашним правилам она имеет право до девяти играть сколько ей заблагорассудится. Увидев меня, она кивнула в знак приветствия, но продолжила играть, что бы там ни играло у нее в наушниках. Я села на старенький оранжевый диван.

Когда она закончила, то сняла наушники:

– Ну как?

– Потрясающе.

Она прищурилась:

– А какую песню я играла?

– Ты же знаешь, что я понятия не имею.

– Я сегодня репетировала с группой, и, о боже, это так круто! Намного лучше джазового ансамбля. Ну, как только я приехала, их фронтмен, Тайлер, сразу такой… Что случилось?

– Что? Ничего! Рассказывай дальше. – Но мне становилось все сложнее удерживать на лице улыбку.

– У тебя такое лицо, как будто ты сейчас заплачешь.

Я засмеялась, но получилось несколько натянуто.

– У меня всегда такое лицо.

Ана не купилась.

– В чем дело?

Я осторожно выговорила:

– Программу в Гаване отменили.

Ана вскочила на ноги и в порыве обняла меня. Мои слезы запачкали одежду у нее на плече. Ана была не слишком сентиментальна, но, когда нужно, она старалась.

– Ты что-нибудь придумаешь, – прошептала она. Ее голос звучал очень уверенно, хотя я сама понятия не имела, что буду делать. – Куба все еще на месте, и, черт побери, туда даже круизные лайнеры теперь ходят! И все не так, как думает Мими или наши родители. Ты можешь сама туда поехать, хоть на учебу, хоть просто так.

Я отступила назад и вытерла лицо.

– Я так расстроена, и в то же время я в панике, потому что теперь… я даже не знаю, чего хочу. А ведь я всегда знала, чего хочу. Я по-прежнему собираюсь учиться в Чарльстоне? И действительно ли я по-настоящему рассматривала университет Флориды? Или Майами? Или вообще другую специальность? Просто все это так правильно выстраивалось ради возможности законным способом поехать на Кубу вопреки тому, что не позволяет мне это сделать.

Мы смотрели друг на друга в затянувшемся молчании. Ана приподняла брови:

– Неукротимая Роза Сантос переживает небольшой кризис.

Я подняла руку и попыталась измерить собственную панику в сантиметрах большим и указательным пальцами.

Ана опустила мою руку:

– Ты становишься tikitiki.

– Ничего подобного.

– Да-да, – сказала она. – Ты в панике, потому что привыкла выигрывать. – Я попыталась возразить, но Ана выросла в большой латиноамериканской семье, так что переспорить ее было сложно. – Ты боишься всех разочаровать. Ты выкладываешься по полной, но вообще-то ты никому не обязана предъявлять историю успеха.

– Историю успеха? Ана, у меня ее нет. Если уж на то пошло, я собиралась, исключительно ради собственного счастья, предать все, что сделала Мими, все жертвы, на которые она пошла, и разбить ей сердце.

Ана покачала головой:

– Ну, допустим, в твоем случае это менее очевидно, потому что ты не собиралась стать юристом или врачом. Но у тебя даже нет времени задуматься о том, чего ты сама хочешь, потому что коллективная мечта нашей диаспоры – это чтобы ты повзрослела и перестала задумываться, достаточно ли ты принадлежишь к культуре и заслуживаешь ли того, что Мими потеряла.

– Но это не… – Я замолчала.

Хватит. Я все еще пытаюсь это решить. Я вся состою из дефисов и двуязычных слов. Я все время между – университетами, странами, языками. И никогда не чувствую себя достаточно подходящей ни для того, ни для другого. Мои мечты словно взяты взаймы много-много лет назад, и я пытаюсь выплатить этот долг своим успехом и чувством вины. Я словно возделываю сад, но не могу нащупать корней этих растений.