Пожалуйста, только живи! - Ольга Карпович

– Анекдот вчера рассказали. Хотите?

– Ну! – нетерпеливо кивнул Гас.

– Короче, слушайте! – Леха орал изо всех сил. Марат видел, как на шее его вздуваются от натуги синие вены: – «Товарищ полковник, мы окружены! – Зашибись! Теперь мы можем атаковать в любом направлении!»

Гас захохотал, откинув голову. Митя вдруг гаркнул:

– Хорош ржать. Люк открой! Ща мимо села разбитого проезжать будем.

Марат понял – есть опасность, что в развалинах затаились ваххабиты. Если начнут обстреливать колонну из гранатометов, люки в БТР должны быть открыты. Если граната прошьет корпус и разорвется в закрытом БТР, их всех размажет по стенкам, как паштет. А если люк будет открыт, хоть кого-то может выбросить, а он потом вытащит остальных.

Гас, матерясь, полез наверх открывать люк. Митяй орал в трещащую рацию:

– Что? Вас не слышно? Так точно, понял! Мы проходим…

Леха дернул Марата за рукав и, приблизившись вплотную, крикнул в ухо:

– Зашибись, можем атаковать в любом направлении!

Голубые глаза его прыгали и смеялись. И Марат засмеялся тоже.

– Проходим участок около села. Пока все тихо! – докладывал Митяй.

А потом вдруг загрохотало так, что шум от гусениц БТР стал еле различим. Корпус машины тряхнуло. И Марат удивился, что гром, оказывается, имеет цвет – черно-оранжевый, ослепляющий. Его тряхнуло, рвануло вперед и вверх какой-то обжигающей кипящей волной. Подбросило так, что он успел ухватить на миг ощущение полета, и воздух под раскинутыми в стороны руками стал плотным и вязким, как вода. Потом перед глазами мелькнула выжженная, покрытая растрескавшейся коркой земля – и Марат рухнул в черноту.

Рита поцеловала его. Он чувствовал под дрожащими пальцами чистую нежную прохладную кожу ее лица. Исступленно гладил выступающие скулы, не мог оторвать взгляда от ее причудливо выгнутых ресниц. Он хотел ударить ее, избить за то, что вывернула ему наизнанку всю душу, за то, что полезла в этот чертов ангар, и собака чуть не разорвала ее. Но Рита вырвалась и ударила его сама, по лицу. А потом поцеловала. И он совсем озверел, его просто трясло всего от сокрушительного, ненасытного желания. Ощутить ее, всю, прижать к себе, накрыть своим телом и никогда-никогда не отпускать. Моя! Навсегда моя!

Ее губы на его губах, ее вкус мешается со вкусом его собственной крови – железным, соленым…

Март облизнул губы, ощутил языком стекающую по запекшемуся рту кровь – и открыл глаза. Голову надсадно ломило, лицо было разбито. Он попытался сесть и понял, что в целом все в порядке. Руки, ноги двигались, спина была цела. Его только оглушило немного.

Вокруг все горело и чадило. Он увидел прямо перед собой развороченную тушу БТР. Черный дым клубился, застилая глаза, выворачивая легкие истошным кашлем. Красно-рыжее пламя вырывалось из корпуса, как экзотический южный цветок. Вокруг трещали выстрелы, проносились его товарищи.

Марат вскочил на ноги, уже не обращая внимания на шум в висках и подступавшую к горлу тошноту.

Там люди! Друзья! Вытащить…

Прищурившись так, чтобы лишь смутно различать, куда движется, он нырнул в развороченный металл. Ничего не видя перед собой, ухватил первое же тело, которое попалось в руки. Тяжелая, недвижимая плоть. Еще не видя лица того, кого он тащил, он перехватил его за подмышки, рванул на себя, выволок на воздух, сбивая ладонями огненные языки с занявшейся формы. Подплывшее кровью плечо, приплюснутый нос в черной копоти – Митяй!

Марат оставил его на земле и ринулся обратно. Он тащил следующее тело и молился про себя, чтобы это был Леха. Он знал, что обязан вытащить всех, что не имеет права выбирать, кого вытаскивать первым – должен хватать того, кто ближе к выходу. Все они – его товарищи, все одинаково ценны. Но, делая все, как их обучали, он все же молился, чтобы живым, дышащим человеком в его руках оказался Леха. Его земляк, одноклассник, друг.

Он может не успеть вытащить всех. Огонь все сильнее.

Он выволок следующего, опустил на землю, перевернул, вглядываясь в закопченное лицо. Гас…

Пламя за спиной радостно рванулось ввысь, заревело, празднуя свою победу. Марат быстро обернулся, прищурился, оценивая ситуацию. Там нет больше живых. Нет! В таком огне никого не спасти. Нужно уходить.

Он сжал губы и, прикрыв руками лицо, бросился в огонь. Пламя прорастало сквозь его форму, взвивалось желтыми ростками. Он сбивал его, не замечая жара, кашлял от чада, на ощупь пробираясь в полыхающем БТРе. Оттолкнул берцем что-то металлическое, почти упал – и наконец наткнулся руками даже не на тело, на какое-то полыхающее огнем смердящее полено. И только через секунду осознал, что это Леха.

Он не чувствовал, как жжет ладони, тащил его наружу, рыча от натуги. Выбросил на землю, вывалился следом и только тогда – увидел. У Лехи не было больше лица. Только черный обугленный остов. Там, где раньше были уши, остались угольные сморщенные хрящи. Марат испугался, что увидит среди этой изжаренной плоти голубые смеющиеся глаза, а потом понял, что и глаз уже нет. От того, что было когда-то Лехой, тошнотворно воняло прокопченной плотью. Желудок скрутило судорогой, и Марат едва сдержался, чтобы не выблевать весь свой животный ужас.

Прислушавшись, он различил вдруг среди рева огня и треска выстрелов слабый, еле слышный звук и понял вдруг, что обугленное тело рядом с ним – еще живое. Что это от него идет не то писк, не то шорох.

На висках выступил холодный пот, пальцы скрутило от ужаса. Он поверить не мог, что обугленный кусок мяса может еще жить, издавать звуки, испытывать боль.

Господи, Леха! Леха, нет! Подожди! Я сейчас!

Он несколько секунд дышал ртом, чувствуя, как рвутся наружу легкие. Показалось, будто сам воздух вырывается из него кровью, фонтаном хлещет из горла. Он подавился собственным криком, не понимая, почему отказали вдруг голосовые связки.

У него нет времени на истерику. Нет на нее права.

Быстрей!

Силой воли погасив дрожь в руках, Марат выхватил «стечкин», приставил его к почерневшей голове – теперь и не разобрать было, где висок, мучительно замычал и выстрелил.

На переговорном пункте почему-то пахло парикмахерской – чем-то кислым и синтетическим. Рита прижала к уху гладкую тяжелую трубку.

– Ну и как она? – спросила, задумчиво проводя пальцем по исписанной деревянной полке, на которой помещался телефонный справочник.

– Как? – отозвалась трубка каркающим голосом Эсфири Леонидовны. – Маргарита, детка, не морочь мне голову! У нас все в полном ажуре. Твоя мать жива, здорова, перечитывает Писемского и пытается со мной его обсуждать – ты можешь себе это представить?

– О да, пожалуй, могу, – хмыкнула Рита. – Эсфирь Леонидовна, я в этом месяце не выслала денег. Вы извините…

– Маргарита, иди в жопу! – весело посоветовала старуха. – Будут деньги, пришлешь, не будут – мы тут тоже голодать не станем. Ты себе даже не представляешь, сколько блюд можно приготовить из перловки. А у меня между тем десятилетний опыт обращения с этой бесценно-полезной крупой.