Граница. Таежный роман. Карты - Дмитрий Алейников

Наконец добрались до самих карт.

Для начала Валентин объяснил правила нескольких наиболее популярных игр. Просто чтобы его ученица поняла смысл манипуляций. Попутно он показал ей некоторые приемы, свойственные игре честной: как считать карты, как «проверять» противника, как подрезать его, вынуждая расходовать хорошую карту на всякую ерунду, как высчитывать вероятность прихода той или иной комбинации.

В трюках Валентин начал с самого простого. Судя по всему, он не был уверен, что у девчонки получатся даже простые манипуляции, но сильные ловкие Галины пальцы, тосковавшие без свойственных нормальным девочкам шитья и музицирования, показали недюжинные таланты, заставив Валентина усомниться в том, что гостья его никогда прежде не держала карты в руках. Может быть, и впрямь фамильная страсть к игре передалась каким-то волшебным образом от дедов и прадедов к внучке?

Конечно, Галина не начала с первого дня «гонять фишку» должным образом, нет. И Валентин, превратившись из гостеприимного хозяина в строгого учителя, потратил немало сил, заставляя привыкшие к винтовке, металлолому и домашнему хозяйству руки танцевать и плести кружева тонкими пальчиками. Немало слез пролила Галина, прежде чем научилась хотя бы правильно держать карты, чтобы потом незаметно забирать их, перекладывать, менять местами.

— Скверно, девочка моя, — говорил Валентин, не скупясь на замечания и подначки. — Скверно, годится только для слесаря третьего разряда.

— При чем тут слесарь? — обижалась Галина.

— А при том, что ты ни черта не поняла из того, что я тебе объяснял в начале! — кипятился фокусник. — Ты должна быть в первую голову артисткой! Все это нужно делать красиво, играя, чтобы люди любовались тобой, а не следили за тем, как ты тут ковыряешься. Что у тебя с рукой — паралич? Что ты крючишь пальцы? Расслабь кисть! Артистизма в тебе — как в слесаре. И то, хороший слесарь… На него смотреть приятно: движения точные, выверенные — картинка! А у тебя что? Что ты вцепилась в этого туза, как будто он весит кило? Легче, легче держи его! Никуда он не упадет, он сам к руке липнет… Отпусти пальцы! Отпусти, говорю! Ну что, упал? Не упал! Теперь сдвигай… Вот руки-крюки! Что ты тискаешь его? Легче, воздушнее… Коряга чертова!

Валентин не особенно выбирал выражения и не собирался щадить ее самолюбие. Должно быть, в этом и состоял его метод обучения. Чтобы добиться хоть какой-то похвалы, Галине приходилось работать, работать и работать над своими руками.

Зато фокусник оказался весьма изобретателен по части разных обидных словечек, и несколько раз Галя убегала от него в слезах, выкрикивая с дороги что-то обидное в ответ, и клялась себе, что не вернется больше в эту хибару. Но неизменно возвращалась. Это было необъяснимо, непонятно, но это было сильнее ее.

Ночами ей снились карты, танцевавшие, порхавшие и парившие, составляющие узоры, выраставшие до исполинских размеров и даже грозившие ей смертью, но каждый раз во сне Гале удавалось их обуздать, подчинить себе, заставить принять привычные размеры и двигаться так, как хотела она. Она ни разу не проснулась в холодном поту, ни разу не вскрикнула во сне. Как бы бурно ни начинался сон, что бы ни вытворяли валеты, шестерки и дамы, их удавалось усмирить. Всякий раз, перед тем как проснуться, Галина аккуратно собирала карты в стопку и убирала колоду в коробочку.

Утром она шла с мамой на пляж, где маялась, наблюдая за играющими вокруг людьми, а после обеда стремглав бежала к домику из щитов, чтобы постигать игру, учиться, учиться и еще раз учиться… Хотя это-то здесь при чем?! Это же из прежней жизни!

Последние три недели. пролетели как один день, как один час, в каком-то угаре. Она жила от одной встречи с учителем до следующей. Все остальное потеряло смысл, утратило интерес, поблекло, пожухло…

Должно быть, и впрямь было что-то в ее крови, тяготело над ней какое-то проклятие, и ничего поделать с этим было уже нельзя…

А потом по «шанхаю» прошлись милиционеры. Валентин исчез, надо полагать, еще до встречи с представителями власти, видеться с которыми ему почему-то очень не хотелось.

У Гали с мамой, насколько понимала девушка, с документами все было в порядке. Тем не менее на следующий день после проверки они уехали. Но уехали не в Москву, а в далекий зауральский городок Чанск — Галя прежде и названия такого не слышала. Долгие, больше двух месяцев, каникулы вдруг подошли к концу. И снова стремительные сборы, снова никаких вопросов и никаких ответов. «Мы уезжаем!» — и все.

Из москвички Галя вдруг превратилась — смешно сказать — в чанку! Но не это было главным. Москва осталась по другую сторону Уральского хребта, и там, в столице, остались высотные дома, школа, бой курантов, машины с красочными надписями, гласящими о том, что повидло и джем полезны всем. Вся прежняя жизнь оказалась теперь в прямом смысле за горами. Но жизнь продолжалась, и надо было устраиваться на новом месте, навсегда отныне поделив свою память на «до переезда» и «после переезда», на «еще когда мы жили в Москве» и на «когда мы уже переехали в Чанск», на «когда еще был жив папа» и на «когда папы не стало»…

Стоит лишь добавить, что с их отъездом из Геленджика карточная лихорадка отпустила девушку. Она словно переболела какой-то заразной болезнью, вроде свинки, когда день за днем ты лежишь в жару, с оплывшим подбородком, обложенная водочным компрессом, и все охают вокруг, ходят на цыпочках, а потом вдруг жар спадает, и просыпаешься в мокрой от пота кровати без намека на недуг… Зуд в руках пропал, и вид играющих людей, которых было достаточно в плацкартном вагоне, увезшем их из Новороссийска, совершенно не волновал и не интересовал Галину.

Проклятие отступило, затаилось.

* * *

Галина так и не сомкнула глаз в эту ночь. Около часа Алексей засопел, уткнувшись носом в подушку. Алкоголь и нервное напряжение вымотали его.

Она же долгое время лежала без сна и думала, думала, думала. С каждым прошедшим часом решение становилось все очевиднее. Проклятие настигло ее. Карты вмешались в ее жизнь, рискуя расколоть ее, уничтожить, обратить в пыль.

Давать Голощекину власть над Алексеем нельзя. Неизвестно зачем, но капитан вложил в этого охламона ни много ни мало двадцать тысяч рублей. Значит, речь идет о чем-то очень серьезном. Значит, перед Лешкой раскрылась такая яма, такая бездна, что и подумать страшно. Сам он ничего путного не придумает. Он просто не сможет ничего придумать, хотя бы потому, что не верит в то, что можно что-то сделать. Иначе не полез бы в петлю. А если Голощекин прижмет, Лешка снова попытается наложить на себя руки либо выкинет еще что-нибудь похлеще, хотя что уж может быть хлеще, чем болтаться на бельевой веревке с вывалившимся языком и мокрыми штанами?

А Галина может его спасти — по крайней мере, попытаться. План сложился почти сразу, стоило вспомнить утренний разговор с железнодорожником. Оставались многочисленные детали, мелочи, которые приходили в голову по мере того, как находились ответы на главные вопросы.

Галина решила сесть в поезд, проехать на нем несколько часов, за это время выиграть необходимую сумму и вернуться. Она смотрела на вещи реально. Она не питала иллюзий относительно своих игровых талантов и относительно способностей тех, с кем предстоит играть. В поездах играют ловкие люди. Но и похвала от такого специалиста, как Шпат, дорогого стоила. Правда, хвалил он ее много лет назад, и с тех пор Галина ни разу не брала в руки колоду. Кроме того, даже если ей удастся выиграть, вряд ли матерые игроки, не гнушающиеся, судя по всему, ни расправой, ни убийством, отпустят ее восвояси с джентльменской улыбочкой. Нужно как-то подстраховаться. Вдобавок в голову приходили такие непраздные вопросы: где взять деньги для игры? как сесть на поезд и как потом вернуться в город? как найти в поезде тех самых игроков с большими деньгами, чтобы не потратить время на мелкую сошку? И, наконец: что, если в поезде ездят сотрудники милиции в штатском и вылавливают ловких на руку игроков?