Битва за Рим - Колин Маккалоу

— Рявкнуть что-нибудь вниз и ждать, пока тебе ответит чей-то голос? Нет.

— Но так она отвечает на задаваемые ей вопросы.

— Я поклоняюсь Кубабе Кибеле, archigallus, но уже достаточно надоедал богам, требуя от них пророчеств, поэтому было бы неразумно упорствовать и дальше, — объяснил Марий.

— Тогда просто посидим немного на солнышке и послушаем, как поет ветерок, Гай Марий, — предложил Баттак, скрывая разочарование. (А он-то подготовил неглупые ответы…)

— Полагаю, — внезапно прервал молчание Марий, — ты вряд ли знаешь, как мне лучше связаться с царем Понта? Иными словами, есть ли у тебя сведения, где он находится? Я отправил письмо в Амасию, однако так и не дождался ничего похожего на ответ, хотя минуло уже восемь месяцев. Второе мое письмо до него тоже не дошло.

— Он вечно в пути, Гай Марий, — с готовностью ответил жрец. — Вполне возможно, что он просто не был в этом году в Амасии.

— Так что же, царю не передают адресованные ему письма?

— Анатолия — не Рим и даже не Римская территория. Придворные царя Митридата и те не знают, где находится правитель, если он сам не вздумает их уведомить. Впрочем, это редко приходит ему в голову.

— О боги! — вздохнул Гай Марий. — Как же он тогда умудряется управлять царством?

— В отсутствие царя правят его доверенные лица. Это не такое уж сложное дело, поскольку большинство понтийских городов представляют собой типичные эллинские полисы с давней традицией самоуправления. Они просто платят Митридату столько, сколько он попросит. Что до сельских районов, то они не ведают цивилизации и изолированы от остального мира. Понт — страна высоких гор, пролегающих параллельно Эвксинскому морю, поэтому связь между разными ее частями чрезвычайно затруднена. У царя имеется немало крепостей и как минимум четыре столичных города, о которых мне доводилось слышать: Амасия, Синопа, Дастерия и Трапезунт. Как я уже говорил, царь никогда не сидит на месте и не обременяет себя в пути большим количеством придворных. Он также посещает Галатию, Софену, Каппадокию и Коммагену, где правят его родичи.

— Понимаю. — Марий наклонился вперед, сцепив руки между колен. — Из твоих слов явствует, что мне, вероятно, так и не удастся с ним свидеться.

— Это зависит от того, как долго ты намерен пробыть в Малой Азии, — ответил Баттак безразличным тоном.

— Столько, сколько потребуется, чтобы встретиться с понтийским царем. Тем временем я нанесу визит царю Никомеду — он-то, по крайней мере, сидит на одном месте. Потом я вернусь в Галикарнас, чтобы перезимовать. Весной я думаю отправиться в Тарс, а оттуда — в глубь территории, чтобы навестить в Каппадокии царя Ариарата.

Сообщив все это вполне обыденным тоном, Марий перевел разговор на денежные дела храма, к которым проявил немалый интерес.

— Деньги богини бессмысленно просто хранить, не давая им хода, Гай Марий, — начал Баттак. — Мы ссужаем их под большой процент и тем увеличиваем свое богатство. Однако здесь, в Пессинунте, мы не ищем заемщиков, в отличие от некоторых других членов храмовой общины.

— Подобная деятельность Риму неведома, — признался Марий. — Дело, видимо, в том, что римские храмы являются достоянием народа Рима и управляются государством.

— Разве Римское государство не может делать деньги?

— Могло бы, но это привело бы к появлению дополнительных бюрократических учреждений, а Риму бюрократы не больно по душе. Они либо бездельничают, либо неумеренно жадничают. Наше банковское дело принадлежит частным лицам, профессиональным банкирам.

— Могу заверить тебя, Гай Марий, что мы, храмовые банкиры, — настоящие профессионалы, — заявил Баттак.

— А как насчет острова Кос?

— Ты имеешь в виду святилище Асклепия?

— Да.

— О, там — весьма профессиональный подход! — В голосе Баттака прозвучала зависть. — Теперь они в состоянии финансировать целые военные кампании! У них, разумеется, много вкладчиков.

— Благодарю! — произнес Марий, вставая.

Баттак проводил взглядом Мария, спустившегося к живописной колоннаде, возведенной вдоль питаемого горными ручьями потока. Убедившись, что Марий больше не обернется, жрец заторопился к своему дворцу — небольшому очаровательному сооружению, спрятанному в рощице.

Заперевшись у себя в кабинете, он достал письменные принадлежности и начал писать послание царю Митридату:

Судя по всему. Великий Властелин, с тобой намерен встретиться римский консул Гай Марий. Он обратился ко мне с просьбой помочь найти тебя; когда же я не смог его обнадежить, он сообщил, что останется в Малой Азии, пока его встреча с тобой не состоится.

Среди его планов на ближайшее будущее — поездки к Никомеду и Ариарату. Приходится только недоумевать, зачем ему совершать столь трудное путешествие, ведь он уже не очень молод (а точнее, очень немолод). Однако он ясно дал понять, что весной отправится в Тарс, а оттуда — в Каппадокию.

Я нахожу его замечательным человеком, Властелин. Коль скоро ему шесть раз удавалось становиться римским консулом — при всей его прямоте и некоторой грубоватости, — то его не стоит недооценивать. Благородные римляне, с которыми мне доводилось встречаться раньше, были куда тоньше и просвещеннее. Жаль, что мне не пришлось повстречаться с Гаем Марием в Риме, где, играя на противоречиях между ним и остальными, мне удалось бы добиться от него гораздо больше, чем в Пессинунте.

Твой преданный и верный подданный Баттак.

Запечатав письмо и завернув его в тончайшую кожу, Баттак отдал его одному из младших жрецов, поручив срочно доставить в Синопу, где находился в это время царь Митридат.

* * *

Содержание письма не понравилось Митридату. Он принялся жевать губу и так зловеще хмуриться, что те из его придворных, которым надлежало находиться при владыке, но помалкивать, благодарили судьбу за свое положение и жалели Архелая — от него требовалось отвечать, когда царь обращался к нему. Впрочем, сам Архелай как будто не слишком тревожился: двоюродный брат царя и его первый приближенный, он считался скорее другом, нежели слугой и был по-братски предан Митридату.

Однако, несмотря на внешнюю безмятежность, Архелай беспокоился за свою безопасность не меньше, чем все остальные: любому, кто воображает, будто обласкан царскими милостями, он напомнил бы о печальной судьбе другого влиятельнейшего придворного — Диофанта, который тоже приходился царю не столько слугой, сколько другом и, будучи дядей, мог бы сойти за отца родного.

С другой стороны, размышлял Архелай, поглядывая на мужественное и одновременно вздорное выражение на лице царя, от которого его отделяло расстояние вытянутой руки, человеку просто не предоставляется выбора. Царь есть царь, и он волен распоряжаться своими подданными, даже убивать их, когда на него находит подобная блажь. Такое положение вещей обостряло способности людей, вынужденных существовать в непосредственной близости от этого сгустка энергии, капризов, детской непосредственности, незаурядности, силы и скромности. Опыт, полученный в результате успешного выпутывания из бесчисленных ситуаций, чреватых для любого другого непоправимой бедой, только идет ему на пользу. Бури в придворном мире то и дело разыгрывались подобно штормам на Понте Эвксинском — или же исподволь вызревали в голове у царя. Случалось и так, что Митридат начинал карать за давно забытый проступок, совершенный десять лет назад. Царь никогда не прощал обид, истинных и воображаемых, разве что отодвигал расплату на будущее.