Гость Иова - Жозе Кардозо Пирес

с выдачей пособий семьям военнослужащих, и вообще, прежде чем решиться на такой шаг, необходимо заручиться согласием сына.

— Поглядим, поглядим, что будет дальше, Жанико… — невнятно бормочет он, понимая, что в свои годы не получит никакой работы на стройках огромной столицы.

Между тем Портела не перестает донимать старика:

— Если мы будем так тащиться, мы не придем в Серкал Ново раньше четырех… Если мы будем так тащиться, дядюшка Анибал, вы не свидитесь со своим Абилио до вечерней зари… Если мы будем так тащиться…

Стараясь не отставать от приятеля, Анибал всей душой сочувствует его нетерпению и его мечте, зовущей парня вдаль, на леса строек, на заводы с дымящими трубами. Однако, глядя на изможденное лицо Жоана Портолы, он понимает, что, где бы тот ни просил работы, у него нет абсолютно никакой надежды пройти медицинский осмотр; даже если не принимать во внимание лихорадку, дурную наследственность, голод и жара доконали Жоана.

«А почему бы и нет?! — пытается убедить себя Анибал. — Усиленное питание — лучшее лекарство. Как знать, может быть, при сытной еде этот парень стал бы крепышом?».

И он устремляет взгляд на подстреленного кролика, воображая его поджаривающимся на вертеле.

Остаток пути они идут почти в полном молчании. Старик не отрывает глаз от кролика; голова зверька, висящего на поясе у Портелы, то и дело ударяется о его ноги. Анибалу уже не приходится выбирать место, куда ступить, или определять расстояние, отделяющее его от товарища, — перед ним неотступно маячит этот компас, этот маятник, он раскачивается в такт ходьбе и отмечает, если угодно, сомнения и колебания Жоана Портелы.

Пугливая и хрупкая охотничья добыча во всей своей красе покачивается перед глазами Анибала, будто поддразнивая его: чуткие всегда настороженные ушки, лукавая мордочка и густая даже в такое время года шерсть, легкая и пушистая.

«Гладкая шкурка, гладкая шкурка, нежные лапки, опрятный зверек…» Старик не в силах устоять перед очарованием зверька.

И вдруг кролик неожиданно дергается и застывает в неподвижности: Портела остановился. Впереди, на песчаном косогоре, виднеется темная фигура.

Внезапно возникший перед путниками силуэт заставил их вздрогнуть, словно колючки сухого репейника злобно впились в босые пятки. Они осмотрелись вокруг. Со всех сторон их окружали дюны, и ничего другого не оставалось, как взобраться на ту, что была поближе.

Постепенно им удалось разглядеть черное пугало над цепью песчаных холмов: это была старуха. Она стояла на бугре, спиной к ним. В руках она держала корзинку, ноги ее, обутые в какие-то немыслимые опорки, были слегка расставлены. На голове поверх платка надета соломенная шляпа.

— Вероятно, остановилась по нужде.

По крайней мере так им показалось. Однако, подойдя ближе, путешественники из Симадаса увидели, что старуха медленно оборачивается к ним. Она не поздоровалась, лишь устремила на них пристальный взгляд глубоко посаженных белесых глаз. Сморщенная как печеное яблоко, с худым, плотно обтянутым грязной кожей лицом, ростом не выше ребенка, она казалась в одно и то же время и смуглой и бледной. Кожа у нее была цвета жидкой глины, выгоревших на солнце, опавших листьев.

Итак, старушонка оставалась все в той же позе, в какой ее увидели путники, молча уставившись на них своими белыми глазами. И вдруг совершенно неожиданно раздался истошный вопль:

— Назад, люди добрые, назад!

Старуха на пригорке махала руками, точно выгоняла кур со своего огорода:

— Назад, ради бога, назад!

Анибал недоверчиво усмехнулся:

— Погляди-ка на нее. Не иначе как эта добрая женщина повредилась в уме.

— Назад! — умоляюще взывала она с вершины холма. — Скорее, ради всего святого!

— Она и впрямь лишилась рассудка, честное слово.

Любопытство оказалось сильнее страха. Два друга почти вплотную приблизились к старухе, и перед ними открылся расстилавшийся позади нее вид: голое плато, окруженное песчаными холмами, похожими на тот, куда они только что взобрались, земля — вся в ямах и рытвинах. Вдалеке виднелись обгорелые остовы деревьев, у входа в карьер застыла рощица искореженных пробковых дубов, но ничего нового не бросилось им в глаза, кругом царили все те же дикость, запустение и смерть.

И среди всего этого старуха. Зачем? Что она здесь делает?

«Она рехнулась», — решил Анибал.

Пока он раздумывал, послышался чей-то крик. Внизу, у дубовой рощи, неистово размахивал руками мальчишка, вопя что есть сил:

— Ба-буш-ка… бабушка-а-а…

— Ау-у-у… — откликнулась старуха и неожиданно метнулась вперед. Уже на бегу она бросила им последнее предупреждение: — Убирайтесь немедленно, сейчас начнут стрелять.

Она спотыкалась, кубарем катилась вниз, вскакивала, снова бежала, ползла на четвереньках, а сама все кричала и кричала тоненьким визгливым голоском:

— Ау-у-у… ау-у-у…

Портела и Анибал поспешили за ней. В два прыжка они настигли эту груду лохмотьев, которая скользила по песку и кого-то звала «Ау-у-у… ау-у-у…», подобно несмышленному малышу, что играет и резвится в дюнах. Очутившись на равнине, они затрусили мелкой рысцой, не отставая от нее ни на шаг. Слышно было, как она шумно дышит, хрипит, задыхается.

— Здесь пахнет порохом. — Голос у Анибала прерывался от быстрого бега. Портела не слушал его. Он шел, понурившись и так низко склонив голову, будто хотел поцеловать землю.

— Ау-у-у-у… — пищала старуха, командуя отступлением.

«Проклятая бабка, она точно летит по воздуху», — подумал Анибал. И не удивился. При таком тщедушном теле она, должно быть, легкая, как птичка. «Ау-у-у, ау-у-у…» Чем не колибри, скачущая по полю?

Из дубовой рощи, куда они мало-помалу приближаются, доносится странный шум и грохот, писк легко порхающей впереди женщины становится все тише и тише. В глазах у них темнеет, ноги подкашиваются от слабости. Мощные удары, гул незнакомых голосов, лязг металла оглушают путников. Кое-как старуха и прочие достигают первых деревьев этого острова спасения, от которого несет порохом и беспорядком, и в ужасе замирают на месте. И тут же, хватая ртом воздух, валятся на землю, окончательно выбившись из сил.

Лишь через некоторое время оба путешественника вдруг спохватились, сообразив, в какую ловушку дали себя завлечь. Одной опасности они избежали, хотя лишь могли догадываться о ее размерах, и теперь, полумертвые от усталости и страха, готовились ко второй. Что-то предстоит им сейчас увидеть?

XVIII

Среди жалкой рощицы искалеченных деревьев они видят ребятишек, ожесточенно сражающихся из-за сокровищ, найденных на пустыре. Взорванные гранаты, груды развороченного металла, куски железа, осколки, снова осколки — и рядом дети; они возбужденно переговариваются, галдят, кидают в огонь куски смертоносного металла, чтобы взорвать порох.

Паф — взрывается порох.

— Паф! — в восторге кричат дети. — Паф-паф!

Они толкаются и смеются, зажигая спички, прыгают по обожженной траве среди языков пламени. Сидящая на