Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК - Герман Романов

— Она вся в крови. Тут насиловали, люто, страшно…

— Ты это чего? — растерянно выговорил Попович, глядя на помертвевшее лицо Фомина. Но тот не обратил внимания на вопрос, а тем же медленным тоном продолжил, тщательно выговаривая через силу слова:

— Там я троих видел, молоденькие все, одна совсем маленькая. Тела истерзаны… — он зажмурился. — Я, пока бадью ждал, все внимательно осмотрел, они сверху там лежат. И мы вчера на них ногами стояли, попирали, на лицах, на крови. Стояли все! Понимаете?!

Танкисты в какую-то секунду посерели лицами от осознания случившегося, затем внезапно побледнели. Поповича замутило прямо на глазах, он в бессилии присел на пол. А вот Путт оказался покрепче, хотя покачнулся, но устоял на ногах, вовремя опершись рукой на стену.

— Прости, Господи, нечаянные прегрешения наши, — тихо прошептал он побелевшими губами и перекрестился трясущейся рукой.

— Простит, если мы их обратно в ад направим, откуда они вылезли, — угрюмо, с угрозой в голосе произнес Фомин.

— Отправим, обязательно отправим, — мрачно бросил Путт и добавил другим, смягчившимся тоном: — Иди мойся, Федотыч, надо сейчас в форме быть. А мы с Алешкой ДШК поставим, вдвоем. Сможем?

— Сможем, Андрей. Сейчас мы все сможем…

Вода была приятной, чуточку холодной, но тело чувствовало себя хорошо. Фомин блаженствовал, положив голову на низкий травяной бережок. Сейчас он дал себе минутную слабину для отдыха.

Его вывернуло наизнанку прямо на берегу, и с каждым судорожным движением он чувствовал, что его тело освобождается от этой чудовищной, раздирающей нутро сладковатой, трупной упитанности. Он с содроганием вспомнил кошмарное подземелье, и чувство блаженства смыло в одно мгновение.

Фомин кое-как встал, умылся водой, наскоро прополоскал рот, стремясь избавиться от тошнотворного запашка. И понял, что теперь до конца жизни он обречен вдыхать этот запах, который навсегда останется в его памяти, в ощущениях.

Он закурил, с наслаждением вдыхая табачный дым. Тот, кто не курил никогда, на войне почти всегда закуривает, если, конечно, воюет, а не по штабам и тылам отирается. Ибо только табак имеет свойство заглушать запах войны, сладость мертвых и горечь выжженной земли. А потому табак ценится на войне дороже патронов и еды, в нем одном спасение.

Фомин аккуратно затушил окурок и только сейчас почувствовал, как дрожит от холода голое тело. Вечер вступил в свои права, солнце стремительно скатывалось за сизый в дымке горизонт.

Наскоро вытерев голову полотенцем, надел на себя чистое и высохшее нательное белье, затем старенькое, но тщательно простиранное обмундирование. Привычный черный танковый комбинезон завершил облачение.

Намотав чистые портянки, он зашнуровал тщательно вычищенные немецкие ботинки с высокими и жесткими голенищами. Хоть и долго их было зашнуровывать, но зато кожа была добротной и влагу не пропускала. На голову Фомин нахлобучил немецкую полевую кепи уже без кокарды, что носили все без исключения роновцы.

Это было обязательным элементом — только по полотняному кепи отличали своих от чужих, ибо форменного обмундирования, русского или немецкого, в частях РОНА катастрофически не хватало, и добрых две трети солдат воевало в чем придется. Какая уж тут единообразная форма, кепок едва хватало, и то благодаря их налаженному производству в швейной мастерской из домотканого, серого по цвету, сукна.

Перетянув себя ремнями портупеи, Фомин растолкал по большим накладным карманам запасные рожки, проверил наличие в боковых кармашках гранат. Почищенный и хорошо смазанный ППС был повешен на плечо.

Насвистывая походный марш для бодрости, пошел обратно к дому, чувствуя приятную свежесть в отдохнувшем и хорошо помытом теле. А еще — как приятно пахла танковая форма своим вечным, неистребимым запахом солярки и масла.

Подойдя к дому, он удивился — расхлябанная дверь была снята его парнями с единственной уцелевшей петли и просто приставлена к проему. Подойдя ближе и чуть оттолкнув ее в сторону, Фомин подавил желание отпрыгнуть — ему в живот хищно уставился толстенный рубчатый ствол крупнокалиберного пулемета, причем лента с патронами была вставлена в приемник, а крышка захлопнута.

— Заходи, Федотыч, с легким паром тебя, — Путт хищно улыбнулся. — А это мы для чекистов приготовили, в качестве доходчивого аргумента. Если они в большом числе сюда припожалуют.

Фомин оценил ситуацию — дорога простреливалась кинжальным огнем пулемета полностью, и любые автомобили могли быть обращены в металлолом за считаные секунды.

Да что автомобили — сталь любого бронеавтомобиля или бронетранспортера пули ДШК с полста шагов протыкали легче картона, как раскаленная спица протыкает кусок масла. А чтобы начать стрельбу, достаточно просто сильно ударить ботинком по двери.

В комнате вовсю шипел примус, приятно пахло доходящей гречневой кашей. Но это, если и привлекло внимание Фомина, то на считаные секунды. Важным было другое — под окнами на сошках стояли ручные пулеметы, отдельно от них были прислонены к стене две винтовки с оптическими прицелами, гранаты и патроны лежали в устрашающем количестве.

Будто этот заброшенный дом в одночасье превратился в железобетонный дот на линии Маннергейма, а финские солдаты в нем приготовились отбивать атаку советского пехотного полка.

— Федотыч! Ты зачем столько тяжелого вооружения в пещеру отвез? С ДШК и противотанковых ружей проку мало в партизанской войне, обычного оружия за глаза хватит. А на эти дуры боекомплекта не напасешься.

— И я такую глупость от тебя слышу?! — искренне удивился Фомин. — У частей НКВД броневиков, что ли, нет? Или котлы паровозов крупнокалиберные пули не берут? А боеприпасы можно было и у красных отбить, оттого и оружие соответствующее взято. Или, по твоему разумению, нужно было шмайссеры, маузеры и МГ набрать?! Головой научись думать, Алексей. Ты заметил, что мосинских винтовок не взяли? Их у красных до черта, любой трофей сгодится. А потому взяли только то, что раздобыть тяжело.

— Чего накинулись?! Спросить нельзя? Я, в отличие от вас, господа офицеры, простой механик-водитель, и военному делу только в этой ипостаси учился. А потому чего не знаю, того не знаю. Даже из пулемета я стреляю благодаря Шмайсеру, что натаскал, нашел время.

— А своя голова должна быть?

— Должна, гауптман, должна…

— Видишь ли, Леша, — Фомин пресек на корню разгоравшуюся склоку, — любое оружие имеет и сильные, и слабые стороны. Эти стороны необходимо или дополнительно усиливать, или, наоборот, затушевывать слабину нужными тактическими приемами. Хотя скажу сразу — и сильная, и слабая сторона каждого оружия в одном.

— В чем же? — с интересом в голосе спросил Путт, не выдержав затянутой Фоминым паузы. А Попович отвлекся — он помешал кашу в котелке и потушил примус.

— В голове его владельца, — резанул тот. — Но если говорить серьезно, то сейчас на той дороженьке от красных ножки да рожки останутся — ДШК в упор резанет, а ДТ Шмайсера и мой ДП перекрестным огнем дополнят. И даже если до кустов кто-то добежит, то там и останется: прутики от плотного пулеметного огня — крайне ненадежная защита.