Словарь Сатаны - Амброз Бирс

Далеко за Иорданом,

За землей обетованной

Есть прекрасная страна.

Там все люди ходят в белом,

Все чисты душой и телом,

Любят ближних издавна.

Есть еще страна, смотрите:

Что ни житель там, то критик,

И душа его черна.

В той стране один в другого

Камень бросит вместо слова.

Догадались, где она?

Оррин Гуф

Кролик по-уэльски сущ. – Вообще-то это простой гренок с сыром. А кроликом его называют люди, обделенные чувством юмора, из чего становится ясно, что кролик с ним рядом не лежал, хотя названия их на английском и схожи: «rarebit» и «rabbit». Людям этим приходится долго и всерьез объяснять, что яство, называемое «жаба в норе»[12]на самом деле вовсе не жаба, а riz-de-veau a la financiere – не телячья улыбка, приготовленная по рецепту банкирши.

Круглоголовые сущ. мн. – Члены одной из парламентских партий во времена гражданской войны в Англии. Их так прозвали так за пристрастие к коротким прическам. Здесь надо заметить, что их враги, кавалеры, предпочитали носить длинные волосы. Не соглашались они и по некоторым другим вопросам, но корень розни обретался именно в длине волос. Кавалеров называли еще роялистами, поскольку король, человек по натуре своей ленивый, тоже считал, что лучше позволить волосам отрасти, чем лишний раз вымыть шею. Круглоголовые же, в большинстве своем цирюльники и мыловары, видели в этом угрозу своему благосостоянию, и потому королевская шея вызывала у них особенное негодование. Современные потомки этих непримиримых врагов носят такие прически, какие им нравятся, но огонь этой древней распри до сих пор тлеет под ледяным покровом британской корректности.

Купидон сущ. – Так называемый бог любви. Это ублюдочное создание вaрварской фантазии было, без сомнения, навязано мифологии за грехи ее богов. Из всех непривлекательных и несообразных концепций эта является самой неразумной и даже оскорбительной. Ну можно ли символизировать чувственную любовь полубесполым малышом, а мучения любви сравнивать с раной от стрелы?! Да и изображение этого пухленького гомункулуса в искусстве слишком грубо, чтобы олицетворить тонкую эмоцию и намекнуть на его основное дело. Впрочем, это вполне в духе тех времен, которые, породив этого самого Купидона, подбросили его к порогу следующих поколений.

Курения сущ. – Маленькие пахучие палочки, которые китайцы зажигают во время языческих игрищ, имитирующих некоторые священные обряды нашей святой религии.

Лавр сущ. – Овощ, посвященный Аполлону. Его издавна обдирают на венки для победителей и тех поэтов, что пользуются признанием при дворе. (См. Лауреат.)

Ладонь сущ. – Особый инструмент на конце человеческой руки, обычно обретающийся в чьем-то кармане.

Лаокоон сущ. – Знаменитая античная скульптура, изображающая жреца, по имени которого она и названа, а также двух его сыновей в кольцах двух огромных змей. Примечательны сноровка и усердие, с которыми старик и юноши держат змей, стараясь им не повредить. Вот потому скульптура эта издавна и по праву считается одним из самых величественных и мастерских воплощений идеи торжества человеческого разума над грубой силой.

Латук сущ. – Растение из семейства салатовых, «с помощью которого, – говорит благочестивый гастроном Генгайст Пелли, – Богу было угодно вознаградить добрых и наказать злых. Духовно чистый человек, просвещаемый Господом, найдет способ приготовить его, применив множество вкусовых приправ, вполне совместимых друг с другом, которые от добавления масла станут только лучше. В результате он получит блюдо, от которого станет и сердцем благочестив, и лицом благостен. Но человек духовно порочный, совращенный Супостатом с пути истинного, примешает к салату несообразное количество масла, а еще горчицу, яйцо, соль и чеснок, и вконец испортит дело избытком уксуса и добавлением сахара. От этой чудовищной смеси человек духовно порочный обречен мучиться острыми болями в кишечнике и воем выть».

Латы сущ. – Разновидность мужского костюма, который кроит не портной, а кузнец.

Лауреат сущ. – Увенчанный листьями лавра. В Англии поэт-лауреат был должностным лицом при королевском дворе, играя роль танцующего скелета и читая нараспев на королевских празднествах и немотствуя на королевских похоронах. Из всех возведенных в этот высокий сан самым знаменитым был, наверное, Роберт Саути. На празднествах он напивался не хуже Самсона и лишь в таком состоянии позволял привести в порядок свои волосы; а тонкое чувство цвета – верный признак артистической натуры – заставляло его по траурным дням облачаться во все черное.

Лачуга сущ. – Плод, созревший на месте цветка, именуемого дворцом.

У Тваддла был большой дворец,

А Твиддл в лачуге жил.

Само собой, завидовал

Богатой жизни Твиддл.

Взяла жестокая судьба

Обоих в оборот —

В лачугу перебрался Тваддл,

Под небом Твиддл живет.

И, как прежде, счастливцу завидует.

Г. Дж.

Лгун сущ. – Стряпчий с отозванной доверенностью.

Левиафан сущ. – Громадное водное животное, упомянутое в Книге Иова. Некоторые уверены, что это был кит, но такой прославленный ихтиолог, как доктор Джордан из Стэнфордского университета горячо отстаивает мнение, что то была некая разновидность гигантского головастика (Thaddeus Polandensis) или псевдопиявка Пол-ливига-Марии. Исчерпывающее описание и историю головастика читатель может найти в известной монографии Джейн Портер «Тадеуш из Варшавы».

Лекарство сущ. – Камень, который бросают на Бауэри, чтобы зашибить собаку на Бродвее.

Лексикограф сущ. – Вредный тип, который под предлогом фиксации какого-то определенного этапа в развитии языка делает все, что в его силах, чтобы развитие это замедлить, остроту языка притупить и сковать его кандалами правил. Что касается вашего покорного лексикографа, то он, создавая свой словарь, держится, что называется, в рамках полномочий и вполне сознает, что его обязанность – только фиксировать, но никак не устанавливать правила. Естественная сервильность человеческого разумения отождествляет лексикографа с судебной властью, и потому все, что бы он ни накарябал, приобретает силу закона. Предположим для примера, что в каком-то словаре некое вполне хорошее слово снабжено ярлыком «устаревшее» или «устаревающее». Не так уж много людей рискнут после этого использовать его, хотя в их писаниях именно оно было бы и потребно и уместно. Вот так – чем дальше, тем быстрее – и обедняется язык. Но порой встречается автор смелый и проницательный, который, хоть и соглашается, что язык должен прирастать новшествами, если он развивается вообще, но наряду со словами новыми использует и старые, наполняя их новым смыслом и не обращая внимания на то, что «этого нет в словаре». Ведь до появления первого лексикографа – прости его, Господи! – ни один из авторов ни разу не использовал ни единого слова, которое было бы в словаре. Во времена златого рассвета и блистательного полдня английского языка, когда из уст великих елизаветинцев текли слова, наполненные смыслом и благозвучием, когда стали возможны Шекспир и Бэкон, а язык, ныне быстро усыхающий с одного конца и медленно прирастающий с другого, энергично развивался и становился слаще меда и сильнее льва, никто даже не знал, что за человек такой лексикограф, словарь же творили те, кого Творец сотворил для творчества.