Ангел Спартака - Андрей Валентинов

Вместе вышли из бара, вместе повернули направо. Отчего туда? Барак, где я устроилась, совсем не там.

Учитель остался. Я еще успела заметить, как к его столу подошла темноволосая Лили. Но это уж совсем — не мое дело.

Спросить еще — и об Учителе, и о Законе? Нет, не стоит

— Что там впереди, доктор? Кажется, главная площадь где автобусы?

На этот раз уж точно — просто так спросила, чтобы темноту не слушать. Где площадь главная, я и ночью разберусь. Быстро на этом Острове учатся!

— Где автобусы, — согласился он. — А правее, почти в самом углу, — небольшие ворота, калитка. Видели, Папия? Отперты, даже не охраняются.

— В смысле, уйти можно? — поняла я, сразу же школу Батиата вспомнив. Аякс что-то говорил о семи способах.

— Можно, — донеслось из темноты. — Но одному не пройти, вдвоем — тоже. Хэмфри это знает, поэтому моих друзей...

— Посланцев? — перебила я.

— Да... Нас Он старается не собирать вместе. А одному... Не знаю. Там ветер, сильный, сбивающий с ног. Десять шагов — и все.

Изумилась, остановилась даже. Воздух, как болото, затхлый, тяжелый, но где-то совсем рядом... Я, кажется, начала удивляться! Или... просыпаться?

— Мы не враги с тобой, Папия. Жаль, ты не услышишь Учителя — моего Учителя. Я тоже не сразу пришел к нему. К счастью, жизнь длинная. Иногда даже слишком.

Внезапно мне показалось, что я слышу голос старика. Усталого, потерявшего силы.

Ты поняла, зачем Хэмфри взял тебя с собой?

Даже так? Интересно, догадаюсь ли?

— Если бы вы... Если бы ты согласился уехать в этот Вильнюс, Учитель послал бы меня с тобой. И я бы не отходила от тебя ни на шаг.

Нет, на «ты» все-таки легче!

Из темноты — негромкий смех. Сколько же ему лет на самом деле? Семьдесят? Больше? Но, если я права, значит, этот странный доктор для Учителя важнее Капуи, важнее Рима, важнее того, о чем мы с Ним договорились!

— Кажется, так, Папия. И Он почти не ошибся — Он редко ошибается. В Себе — но не в людях. Их поступки Он предсказать не в силах. Доктор Андрюс Виеншаукис никогда не будет преподавать в гимназии имени Добужинского. Постараюсь все же уйти, сделать хотя бы первые десять шагов... Но Хэмфри прав: я действительно устал, у меня нет сил, я хочу покоя. Давно уже, еще до того... Еще до моей первой смерти. Я понял это, когда меня позвали проповедовать к одному племени. Дикари, каннибалы, собачьи личины вместо лиц... И я отказался. Поехал мой друг, его едва не убили. Я, конечно, пересилил себя, поспешил за ним, выручил. Но... Но понял — больше не могу. Усталость — это не только дороги, это люди, гибнущие за тебя. Пусть считается, что за великое дело, но все равно — за тебя, из-за тебя. Мои ученики... Их сбрасывали под лед, распинали, побивали камнями. Один паренек из этих каннибалов поверил, увязался за мной, потом пошел проповедовать в римскую армию. Его расстреляли — привязали к столбу, истыкали стрелами. Долго убивали... Я действительно устал. И... И Хэмфри в самом деле сможет обвинить меня на Суде. Ты спросишь, отчего я покончил с собой?

— Не спрошу! — поморщилась я, пытаясь разглядеть в темноте хоть что-нибудь. Зря я пошла с ним! Какое мне, собственно, дело!..

— И все-таки я тебе расскажу. Хэмфри знает, но Его повесть будет... совсем другой. Меня распяли в городе Патры, в Ахайе.

Ночь дохнула холодом. А мне-то казалось, что Остров Хэмфри далеко от Капуи!

— Наместник... Он был очень зол на меня и приказал не прибивать руки гвоздями, а лишь привязать. Чтобы не так быстро, чтобы я почувствовал. Два дня... Два дня прошло, но я был еще жив.

Голос окреп, словно лишился возраста, словно оделся камнем.

— Потом... Потом собралась толпа, наместнику стали угрожать, за меня заступилась даже его жена. И... И он приказал снять меня с креста. И вот тогда... Я не захотел, не захотел снова жить, снова страдать, идти от города к городу, убеждать тех, кого убедить невозможно, обрекать на смерть немногих, поверивших мне. И я попросил Его, Того, Кому служил и служу, о смерти. Сняли... С креста сняли уже мертвеца.

— Поэтому ты все время возвращаешься в мир? — поняла я. — Нарушаешь Закон, чтобы доказать и себе, и другим...

— Хэмфри это тоже знает, — согласилась тьма. — Но... Но я все равно не сдамся, не покорюсь Ему. Будь что будет!

— Будь что будет, — не думая, повторила я и тут же очнулась, уже окончательно. — Док! Да где же мы находимся? Как мы все тут оказались? И... какой сейчас год?

* * *

— Просыпайся, госпожа Папия! Пора. Заспалась ты, не ровен час гостинщик чего подумает.

Голос Аякса — обычный, только слегка озабоченный. Верно, пора вставать, в «Красном слоне» привыкли, что служанка сиятельной Фабии Фистулы выбегает во двор с петухами.

— Сейчас. Аякс, там, в кармане пальто, пачка сигарет. Кинь одну!

— Сига... Что кинуть?!

Антифон

Про сигареты я забыла в следующий миг — как и обо всем остальном. Не навсегда — и даже не очень надолго. Но в то утро забыла. Может, и к лучшему.

* * *

— Докладываю. Что такое «синекдоха», известно. Синекдоха — кличка. Наш лагерный пес. Да! Умствовать же вредно. Греческий язык учить вредно. Доказано. Опытом. Да!

Коснулись пальцы дверной ручки. Отдернулись. Мыслишка первая: надо же! И вторая: чего делать-то? Да!

А всего-навсего в бани сходила. Именно сходила, потому как обычно я туда забегаю. Хвала Венере Очистительнице, бань в славной Капуе никак не меньше, чем таберен, — в каждом квартале по две. И на Острове Батиата имеются, и по соседству. Четверть асса всего — и гуляй между кальдарием и фригидарием. Но тут случай особый.

— Без науки, без искусств люди — ничуть не лучше диких зверей, декурион. Те тоже... Умеют сражаться.

— Ошибка! Возможности зверей ограничены. Да! Отсутствием боевого и защитного вооружения. Человек — вооруженный зверь. Да. Потому он уже не зверь. Да! Птицы поют песни, но людьми не являются. Нет! Вот!

Вот! Сходила, называется, в бани (Бани Префекта — лучшие в городе). Сходила, вбежала на второй этаж ставшего уже почти родным «Слона», а за дверью...

Что в моей комнате Гай Фламиний делает, понятно. Сама его побыть там попросила, на случай всякий. И вот он случай — зашел.

— Вооруженный зверь... Значит, мы все — только вооруженные звери, Феликс?

— Вооруженные? Нет! Много штатских. Носят тоги. Мешают. Да. Слабость общества. Очевидная. От нее все трудности. Да!

Голоса громкие, через дверь слышно. О чем спорят, не особо понятно, но... Кажется, сейчас подерутся. Самое Ремя вмешаться, но что я конному декуриону скажу? Наверняка завернул не ко мне — к сиятельной Фабии Фистулу. Представиться. Да!