Маленький Цахес, по прозванию Циннобер - Эрнст Теодор Амадей Гофман

длинные, падавшие на спину волосы золотым гребнем. Это было малышу, по-видимому, очень приятно, ибо он жмурил глазки, вытягивал ножки и мурлыкал, почти как кот. Так продолжалось минут пять, а потом эта волшебная женщина еще раз провела по темени малыша пальцем, и Пульхер с Адрианом увидели на голове Циннобера узкую, блестящую, как огонь, полоску.

— Прощай, милое мое дитя! — сказала женщина. — Будь умницей, будь умницей, старайся быть как можно умней!

— Adieu, мамочка, — отвечал малыш, — я и так достаточно умен, не надо это так часто мне повторять...

Женщина медленно поднялась и исчезла в воздухе.

Пульхер и Адриан оцепенели от удивления. Но когда Цин-нобер уже входил, референдарий выпрыгнул из кустов и громко воскликнул:

— Доброе утро, господин тайный советник по особым делам! До чего же красиво вас причесали!

Циннобер оглянулся и, увидев референдария, пустился наутек. Но поскольку он был неуклюж и нетверд на ногах, то споткнулся, упал в высокую траву, которая сомкнулась над ним, и выкупался в росе. Подбежавший Пульхер помог ему подняться, но Циннобер только проворчал:

— Сударь, как это вы проникли в мой сад? Убирайтесь к черту!

И, подпрыгивая, помчался изо всех сил в дом.

Пульхер написал Валтазару об этом диковинном происшествии и обещал следить за волшебным гаденышем вдвое внимательней. Циннобера случившееся с ним привело, по-видимому, в безутешно печальное состояние. Он велел уложить себя в постель и так стонал и охал, что весть о его внезапном заболевании вскоре дошла до министра Мондшейна, до князя Вар-сануфа.

Князь Варсануф тотчас послал к своему маленькому любимцу своего лейб-медика.

— Высокочтимый тайный советник по особым делам, — сказал лейб-медик, пощупав пульс, — вы приносите себя в жертву государству. Напряженная работа свалила вас на одр болезни, постоянные думы оказались причиной испытываемых вами несказанных страданий! У вас очень бледное и осунувшееся лицо, но ваша драгоценная голова страшно пылает! Ай, ай, ай! Надеюсь, не воспаление мозга? Неужели благо государства довело вас до такой беды? Едва ли!.. Позвольте, однако!..

Лейб-медик увидел, по всей вероятности, ту же багровую полосу на голове Циннобера, которую заметили Пульхер и Адриан. Сделав издали несколько магнетических пассов и подув на больного со всех сторон, отчего тот громко стонал и хныкал, врач хотел провести рукой над его головою и нечаянно дотронулся до нее. Тут Цинобер, кипя от злости, подпрыгнул и своей маленькой костлявой ладошкой влепил склонившемуся над ним лейб-медику такую пощечину, что по всей комнате гул пошел.

— Чего вы хотите от меня, — закричал Циннобер, — чего вы хотите от меня, зачем вы царапаете мне голову? Я вовсе не болен, я здоров, совершенно здоров, я сейчас встану и поеду к министру на совещание. Убирайтесь отсюда!..

Перепуганный лейб-медик поспешил удалиться. А когда он рассказал, как с ним обошлись, князю Варсануфу, тот в восторге воскликнул:

— Какая ретивость в служении государству!.. Какое достоинство, какое величие в манере держать себя!.. Ну что за человек этот Циннобер!..

— Многоуважаемый тайный советник по особым делам, — сказал маленькому Цинноберу министр Претекстатус фон Мондшейн, — как славно, что вы, несмотря на болезнь, явились на совещание. Я составил памятную записку по поводу важного дела с какатукским двором, составил сам, и прошу, чтобы вы прочли ее князю, ибо от вашего талантливого чтения она выиграет, и ее автором князь тогда признает меня.

А памятную записку, которой хотел блеснуть Претекстатус, написал не кто иной, как Адриан.

Министр отправился с малышом к князю... Циннобер извлек из кармана записку, которую ему дал министр, и начал читать. Но поскольку это у него никак не получалось и он только мямлил что-то невнятное, министр отобрал у него бумагу и стал читать сам.

Князь пришел, по-видимому, в полный восторг, он выражал свое одобрение, то и дело восклицая:

— Прекрасно... отлично сказано... великолепно... в самую точку!

Как только министр кончил, князь бросился к маленькому Цинноберу, высоко поднял его, прижал к груди, как раз к тому месту, где на нем (на князе) сияла большая звезда Зеленокрапчатого тигра и в слезах, запинаясь и всхлипывая, забормотал:

— Нет!.. Такой человек... Такой талант!.. Такое усердие!.. Такая любовь!.. Это что-то невероятное... Невероятное! — Потом прибавил спокойнее: — Циннобер!.. Я назначаю вас своим министром!.. Будьте верны и преданы отечеству, будьте надежным слугой Варсануфам, которые вас ценят и любят.

И наконец, бросив недовольный взгляд на министра, он сказал:

— Я замечаю, дорогой барон фон Мондшейн, что с некоторых пор ваши силы идут на убыль. Отдых в ваших имениях подействует на вас благотворно!.. Прощайте!..

Министр фон Мондшейн удалился, шепча сквозь зубы что-то невразумительное и сжимая взглядом Циннобера, который, по своему обыкновению, подпершись сзади палочкой и став на цыпочки, гордо и дерзко озирался по сторонам.

— Я должен, — сказал затем князь, — я должен наградить вас, мой дорогой Циннобер, по вашим большим заслугам; примите поэтому из моих рук орден Зеленокрапчатого тигра!

Князь хотел надеть на него орденскую ленту, немедленно поданную для этого камердинером; но из-за уродливого телосложения Циннобера лента никак не принимала на нем должного положения: она то оказывалась неподобающе высоко, то столь же неподобающе съезжала вниз.

В этом, как и во всяком другом таком деле, имеющем самое прямое отношение ко благу государства, князь очень любил точность. Прикрепленному к ленте ордену Зеленокрапчатого тигра надлежало находиться между подвздошной костью и копчиком, в трех шестнадцатых дюйма наискось от него. Этого никак не удавалось добиться. Сколько ни трудились камердинер, три пажа и сам князь, все их усилия оставались напрасны. Коварная лента все время соскальзывала с нужного места, и Циннобер раздраженно заверещал:

— Хватит меня тормошить, пускай эта дурацкая побрякушка висит как ей угодно, все равно я теперь министр и министром останусь!..

— Зачем, — разгневавшись, сказал князь, — зачем я держу советников по орденским делам, если в отношении лент действуют такие нелепые правила, противоречащие моей воле?.. Терпение, дорогой министр Циннобер! Скоро тут все изменится!

Для обсуждения вопроса о том, как ловчее всего украсить министра Циннобера лентой Зеленокрапчатого тигра, князь велел созвать совет по орденским делам, в который были дополнительно введены два философа и один естествоиспытатель, остановившийся здесь проездом, по пути с Северного полюса[17]. Чтобы члены совета как следует собрались с силами для столь важного совещания, им всем было приказано за неделю до него перестать думать, а чтобы успешнее выполнить этот приказ и все же не прекращать