Демон воздуха - Саймон Ливек

— Мы находились там вместе — Шипопока, отец Сияющего Света и мой зять, и я, — объяснил старик. — Сияющий Свет был тогда младенцем, он никогда не знал своего отца, а его мать… она не получала о нас ни одной весточки все четыре года. А потом я, сгибаясь от боевых ран и императорских даров, вернулся, а ее муж — нет. Мне кажется, она до сих пор так и не сумела пережить это горе.

— Но как же так? — удивился я. — Те события в Куаутенанко произошли двадцать лет назад. Неужели она до сих пор в трауре?

— Нет, я не говорю, что она рыдает и стонет каждый день, — нетерпеливо пояснил старик. — Только, оставшись одна с сыночком, она, возможно, стала чуточку чрезмерно его опекать. Я иной раз просто удивляюсь, когда… Э-эх!.. — Он рассеянно постучал пальцами по пустой бутыли и нахмурился, пытаясь подыскать подходящие слова. — Иной раз мне кажется, что она чуть ли не душит парня своей опекой, а ведь это не приводит ни к чему хорошему. Уж как она станет справляться с делами теперь, когда Сияющий Свет уехал, этого я не знаю… Постой, да ты сейчас и сам во всем разберешься!

Краем глаза я уловил какое-то движение и услышал звук отодвигаемой дверной циновки.

— Теперь, я думаю, вы сможете поговорить.

Несколько человек вышли из дома, щурясь от яркого солнечного света. Лица их были прокалены солнцем; все как один они носили простые плащи, имели гладкие прямые волосы, и все как один отличались гордой прямой осанкой. Когда мимо меня проследовали один за другим семеро мужчин, я понял, что это, должно быть, и есть старейшины торговых общин Тлателолько. Они не носили хлопковой одежды, губных пластин, дорогих перьев и сандалий, но это были одни из самых богатых людей Мехико.

Один из них почти у самого выхода обернулся и обратился к моему собеседнику:

— Старик, а внук твой на этот раз забрался слишком далеко.

— Это ты скажи Оцелохочитль. — В голосе старика теперь слышалась усталость. — А я уж больше не у дел.

— Мы говорили ей, — поспешно сообщил гость. — Она знает, что мы все это время терпели его выходки только из-за героического прошлого его отца. — И уже с угрозой в голосе он прибавил: — Когда Сияющий Свет вернется, мы с ним сочтемся.

Слуга проводил меня в крохотную комнатку вроде передней, где, как я догадался, хозяева принимали не слишком важных гостей. Стены здесь по ацтекской традиции украшались изображениями богов, среди которых я признал Ометекутли и Омесиуатль — мужское и женское божества, распределявшие между нами дни рождения, а вместе с ними и предначертанные нам судьбы. Низенький столик посреди комнаты был сплошь уставлен всевозможными угощениями — ароматными тамале, маисовыми лепешками с начинкой, фруктами и сладостями.

В комнате помимо столика из мебели находился еще только огромный тростниковый сундук. Он стоял открытым и был доверху набит добром: цветастыми одежками с яркой опушкой из перьев, обсидиановыми сандалиями и деревянными серьгами. Вещи эти поначалу вызвали у меня удивление, пока по состриженному локону волос, лежавшему посреди этой кучи, я не догадался, кому они принадлежали. В этом наряде омовенный раб танцевал перед гостями последние несколько дней и ночей. Впоследствии такие вещи становились самой драгоценной собственностью его владельца, которую тот хранил до конца своих дней и которую сжигали и захоранивали вместе с ним после его смерти.

Мать Сияющего Света стояла на коленях на циновке перед сундуком. Она приветствовала меня, как и полагалось, учтиво.

— Ты устал с дороги и голоден. Отдохни, поешь.

Я уселся напротив нее, бормоча какие-то вежливые слова. Взяв медовую маисовую лепешку, я принялся жевать ее, чтобы получить время на размышления.

По ее склоненной фигуре, при таком скудном освещении, как дневной свет, едва пробивавшийся сквозь плетеную дверную циновку, я с трудом мог составить представление об этой женщине. По тем мелочам, которые я сумел разглядеть почти впотьмах, — серебряные нити в темных распущенных по плечам волосах, морщинки вокруг глаз и рта, смуглая кожа без единого следа краски, здоровые белые зубы и одежда приглушенных темных тонов, — я понял, что вижу перед собою почтенную женщину средних лет, пребывающую в трауре. Причиной его, как я предположил, являлся ее сын — ибо мне было хорошо известно, что женщины в семьях торговцев объявляли траур всякий раз, когда мужчины отправлялись в дальнее путешествие.

— Меня зовут Оцелохочитль. А ты человек, прибывший от господина Черные Перья? Добро пожаловать! — Она говорила низким звучным голосом и неторопливо, тщательно выбирая слова.

— Благодарю тебя, госпожа. Да, я раб господина Черные Перья.

— И что же понадобилось главному министру от моей бедной семьи?

— Я хотел побеседовать с Сияющим Светом.

— В таком случае ты, почтенный, опоздал. Я сожалею, что ты проделал этот путь напрасно. Мой сын отбыл по торговым делам вчера.

Она наконец подняла голову, и я встретил ее немигающий, твердый взгляд. В голосе ее не чувствовалось дрожи, а на щеках я не заметил следов слез. Только напряженная рука, которой она опиралась на сундук, могла выдать горе или потребность в утешении.

— Как? Неужели вчера?! — Это удивление я изобразил не очень убедительно — слишком нарочитые нотки прозвучали в моем голосе. — Прямо в первый день Тростника?

— А что делать? — Голос ее треснул, как сухая ветка в очаге. — Неужели ты не понимаешь? Ему пришлось уехать, иначе они бы убили его!

— Кто убил бы его? Кредиторы? — Мне сразу вспомнились слова деда торговца о Туманном. А ведь не исключено, что тот был не единственным, кому задолжал Сияющий Свет.

— Я говорю о торговцах! Ты же присутствовал на празднике, не так ли? Ты был там и видел, как этот раб бросился удирать и покончил с собой. Он испортил жертвоприношение и опозорил всех нас. Мой сын тогда понял, что больше никогда не сможет показаться среди людей своего круга, поэтому на следующий день покинул город. Он знал, что отъезжает в неблагоприятный день и в неблагоприятное время года, и не успел он взять с собою в путь ни должных пищевых запасов, ни благословения старших. Он может утонуть в озере, подвергнуться нападению разбойников или оказаться в пасти медведя или пумы; он может погибнуть от холода в горах или от зноя в пустыне. Мы, торговцы, живем с этим на протяжении многих поколений. Вот и отец Сияющего Света погиб от рук дикарей.

Голос ее не срывался на крик и рыдания, но я не мог не заметить, как дрожали ее пальцы, теребившие подол юбки.

— А тебе известно, куда он поехал?

— Он не сказал, но, возможно, подался на восток — куда-нибудь вроде Шикаланко. Он упоминал Шикаланко перед отъездом.

Ага! Шикаланко!

— Как далеко отсюда! — заметил я, лихорадочно пытаясь припомнить, где недавно слышал об этом месте.

— Ну да. Чем дальше, тем лучше!

— Надо полагать, что к тому времени, когда он вернется оттуда, здесь, возможно, забудут и об этом неудачном жертвоприношении, и обо всем таком.