Убийство в музее восковых фигур - Джон Диксон Карр

— …насколько я поняла, мсье, простите, я не расслышала вашего имени, вы хотели меня видеть? (Ты сошел с ума! Здесь детектив!)

— Наверное, вы не помните меня, мадемуазель. Я имел счастье видеть вас однажды у мадам де Лювек. Меня зовут Галан. (Необходимо было увидеться. Где он?)

— Ах да, конечно. Вы понимаете, мсье, в каком мы все горе? (Наверху. Там все. Горничная в кухне. Уходи, ради Бога!)

Мне было интересно, долго ли им удастся сохранить светский тон беседы и как скоро захватившие их проблемы заставят сменить индифферентный тон на более живой и заинтересованный.

— Один из наших общих знакомых, которому я позвонил, сообщил, что вы находитесь здесь, и я осмелился просить вас принять меня. Нет слов, чтобы выразить степень потрясения, которое я испытал, услышав о кончине мадемуазель Дюшен. (Он подозревает меня и ничего не знает о тебе. Нам необходимо где-то поговорить.)

— Мы все потрясены, мсье. (Невозможно.)

Галан печально вздохнул.

— Передайте мое глубочайшее соболезнование мадам Дюшен. Скажите, что я буду счастлив оказать ей любую помощь, какая только в моих силах. Благодарю. Вы мне позволите бросить прощальный взгляд на несчастную мадемуазель? (Там они не смогут нас услышать.)

Сердце в моей груди оборвалось. Я услышал всхлипывания и шорох, как будто ее рука схватила Галана за рукав и была грубо сброшена. Но голос его ни на йоту не утратил мягкости и доброты. У меня возникло ощущение, что я прижат к стене.

До сих пор я чувствую ужас и отвращение от своих последующих действий. Подойдя к гробу, я скользнул за огромный венок из белых гвоздик, стоящий у изголовья. Мне пришлось встать вплотную к каминной решетке. Одно неосторожное движение ногой, и я бы себя выдал. Ситуация напоминала сцену из комедии черного юмора. Она была столь же оскорбительна для Одетты Дюшен, как если бы ей в лицо швырнули комок грязи. Чтобы не потерять равновесия, я судорожно вцепился в край гроба. Шаги приближались. Наступила длинная пауза.

— Чрезвычайно мила, — произнес наконец Галан. — Что с тобой, дорогая? Ты совсем не смотришь на нее? Но характер слабый, как у отца… Слушай внимательно. Мне необходимо с тобой поговорить. Вчера ты впала в истерику.

— Умоляю, уходи! Почему ты не уходишь? Я не хочу тебя видеть! Я не могу смотреть на нее. Я обещала провести здесь весь день, и, если вдруг решу уйти после твоего визита, детектив может…

— Сколько раз мне надо повторять, — голос его несколько утратил снисходительно-терпеливую интонацию, — что ты вне подозрений. Ну-ка подними на меня свои глазки. — Это было произнесено веселым тоном с некоторой примесью обиды. — Ты меня любишь?

— Как можешь ты говорить об этом здесь, у гроба?

— Хорошо, оставим эту тему. Так кто убил Клодин Мартель?

— Я не знаю!

— Конечно, если это сделала не ты собственноручно.

— Я не убивала!

— Ты должна была находиться рядом с убийцей, когда он наносил удар. И говори чуть тише, дорогая. Так кто это был — мужчина или женщина?

Галан говорил со сдержанной настойчивостью. Я представил, как он уставился ей в глаза своим кошачьим взглядом.

— Я же говорила тебе! Говорила! Было очень темно.

Галан глубоко вздохнул.

— Хорошо, дорогая. Обстановка, кажется, не очень располагает к беседе, поэтому я попросил бы тебя прибыть сегодня в обычный час в обычное место.

— Неужели ты хочешь, чтобы я опять пришла туда… в этот клуб?

— Сегодня ты поешь в «Мулен Руж». После концерта отправляйся в восемнадцатый номер, припомнив по пути, кто убил твою ненаглядную подругу. Пока все. Я должен уходить.

Оставаясь так долго зажатым между гробом и камином и обдумывая услышанное, я почти забыл, что надо торопиться и успеть подняться наверх до того, как Джина Прево проводит Галана. К счастью, выходя, она не откинула портьеры, и я сумел ускользнуть незамеченным. Подслушанный разговор исключал Галана из числа возможных убийц. Неясно, правда, исключал ли он девушку. Во всяком случае, их беседа породила у меня разного рода туманные предположения. В тот самый момент, когда я вступил в верхнюю гостиную, на лестнице послышались шаги Джины Прево.

Мадам Дюшен и Бенколен находились в том же положении и не проявили при моем появлении никаких эмоций. Зато Робике, завидев меня, с трудом поборол свое любопытство. Я не знаю, как объяснил Бенколен мадам мое отсутствие, но, поскольку она не казалась ни обеспокоенной, ни озадаченной, детектив, видимо, сумел найти достаточно правдоподобный мотив. Через несколько секунд в гостиную вошла девушка.

Она была абсолютно спокойна. Каким-то непостижимым образом Джина ухитрилась найти время, чтобы напудриться, подкрасить губы и привести в относительный порядок прическу. Она переводила взгляд с Бенколена на мадам и обратно, пытаясь догадаться, о чем здесь могла идти речь.

— Вот и мадемуазель! — приветствовал ее Бенколен. — Мы собираемся уходить, но прежде просим оказать нам помощь. Насколько я понимаю, вы были лучшей подругой мадемуазель Дюшен. Можете ли высказать что-нибудь о происшедшей в ней «перемене»?

— Нет, мсье, боюсь, что не смогу. Я не видела Одетту уже несколько месяцев.

— Но все-таки…

Мадам Дюшен бросила на нее чуть насмешливый взгляд и произнесла:

— Джина отказалась от всякого рода скучного времяпровождения. Любимый дядюшка оставил ей наследство, и она вырвалась из дома на свободу. Я… я как-то об этом и не подумала. Кстати, чем ты сейчас занимаешься и как тебя отыскал Робер?

Мадемуазель Прево попала в незавидное положение, оказавшись в фокусе общего внимания. Ей отчаянно хотелось знать, что же нам известно. Галан сказал достаточно много, чтобы посеять в ней страх, но при этом ничего не объяснил. Связывает ли Бенколен одно убийство с другим и с ней? Не подозревает ли он, что Джина Прево и Эстелла — американская певица — одно лицо? Эти мысли, очевидно, мелькали в ее голове, словно в чудовищном калейдоскопе. Несмотря на это, она спокойно села. Голубые глаза ничего не выражали!! Ее выдержкой можно было только восхищаться.

— Вы не должны задавать так много вопросов, мадам Дюшен. Я… я просто веду приятную жизнь, учусь для сцены, поэтому храню свое местопребывание в тайне.

Бенколен сочувственно кивнул.

— В таком случае мы не смеем вас больше беспокоить. Если вы готовы, Джефф?

Мы оставили их в унылой полутьме комнаты. Я почувствовал, что Бенколен стремится уйти и что мадам Дюшен при всей своей безукоризненной вежливости желает остаться одна. Но я заметил также, что в последние минуты в Робике произошли разительные перемены. Он то теребил галстук, то прокашливался, нервно поглядывая на мадам. Всем своим видом он демонстрировал желание высказаться. Когда мы шли уже по вестибюлю внизу, молодой человек коснулся руки Бенколена:

— Мсье… Э-э… не могли бы вы проследовать на минутку в библиотеку? Я имею в виду гостиную… собственно, она же и библиотека… Да, сюда. Мне пришла одна мысль. — Прежде чем войти в комнату, он оглянулся, внимательно осмотрел вестибюль, прикрыл дверь и продолжил: — Вы наверху упоминали о… как бы лучше выразиться… об изменениях в манере поведения Одетты.