Фебус. Недоделанный король - Дмитрий Старицкий

Раненый эскудеро валялся на ней, покрытый пестрым лоскутным одеялом и… играл на мандолине. Надо сказать, весьма мелодично терзал этот щипковый инструмент зажатым между пальцами костяным медиатором. Глаза его при этом были закрыты, а лицо одухотворенно, как у Гарика Сукачева на джем-сейшене.

У меня случился разрыв шаблона. Или как там по-на-учному… когнитивный диссонанс. Ну не вязался у меня образ этого юного рыцаря из Лойолы с мандолиной, хоть тресни.

Я поднял руку, чтобы остановить хозяина этого дома, который решительно направился прервать музицирование моего эскудеро, и жестом призвал всех к молчанию. После чего с удовольствием дослушал композицию, которая мне очень понравилась. До этого момента я не считал мандолину инструментом, способным на сольные партии. Талантливый парень этот Иниго.

С последней нотой эскудеро открыл глаза и увидел меня.

— Сир? Я так рад видеть вас, — заявил без улыбки юноша, откладывая мандолину в сторону. — И счастлив, что вы почтили мои раны своим присутствием. И одновременно я в безмерном горе оттого, что не могу больше служить вам на военном поприще.

Похоже, это действительно сильно огорчало Иниго, потому как из уголка его глаза побежала предательская слеза.

— Иниго, ты по-прежнему на моей службе, — заверил я юношу, — просто временно находишься на излечении от ран. Когда ты выздоровеешь, я найду твоим способностям достойное применение, поскольку твоя служба у меня в качестве эскудеро закончилась.

Юноша огорчился, но ничего не сказал. Видимо, он уже успел смириться с тем, что будущность его — удел инвалида. А кому нужен оруженосец-инвалид…

Я с шелестом обнажил эспаду из ножен и, подойдя вплотную к кровати, опустил плашмя конец клинка на плечо юноши.

— За проявленную тобой храбрость и героизм, за выполнение опасного поручения в тылу врага и за спасение моего корабля в морском бою жалую тебя, Иниго Лопес из Лойолы, званием кабальеро. Носи с честью.

После чего убрал шпагу и положил на его грудь заранее приготовленные золотые шпоры.

— Увы мне… — потряс Иниго этими шпорами, как младенец погремушками.

Шпоры в его руках мелодично звякнули.

— Я так об этих шпорах мечтал, сир, а теперь, когда моя мечта сбылась, мне их даже надеть некуда. Нет ли у вас с собой, сир, романов о великих кабальеро, чтобы я мог утешиться хотя бы их подвигами, если не могу больше свершить свои. Лежать пластом — это так скучно.

— Нет, Иниго. Я как-то не подумал о том, что тебе сейчас больше нужна духовная пища. Ноя тебе пришлю книги с первой же оказией, — пообещал я.

— Только не присылайте мне, сир, романа про Амадиса Галльского, я его, еще служа при вашем дворе, наизусть выучил. И дома читал… — с кривой улыбкой уточнил свою просьбу Иниго. — Но можно и его… если ничего другого не подвернется.

Подошедший к нам дон Саншо, блеснув единственным глазом, заявил:

— Я никогда не сомневался в тебе, Иниго. Гордись. Ты, наверное, самый юный кабальеро на Пиренеях, если не брать особ королевской крови.

И инфант положил ему на грудь золотую печатку без гравировки. Интересно, он ее специально заказывал и с собой все это время носил?

— Печать кабальеро на этот перстень, надеюсь, закажешь граверу сам, — пояснил свой подарок инфант.

Ну да, у меня самого такая же печатка на мизинце, только вот беарнские быки на ней гравированы на плоском рубине. Ну так это печать принца, а не бедного кабальеро.

Оставив по просьбе отца Жозефа его наедине со скорбящим ранбольным, мы вышли в трапезную, где суетились несколько женщин откровенно крестьянского вида, накрывая на стол что бог послал. А бог послал нынче бедному идальго из Лойоколлы стол, за который не стыдно посадить и короля. Нуда, хозяйство-то натуральное. Оброк крестьяне приносят натурой. Если и есть у Лопесов какой-нибудь дефицит, то это только живые деньги.

Помолясь под руководством брата Иеронима, приступили к трапезе. Из моих людей за этим столом только ближний круг сотрапезничал с нами.

Я поинтересовался у хозяина, где остальные мои соратники.

— Слуги ваши на конюшне, ваше величество, — ответствовал мне дон Мартин. — Спать будут на сеновале под крышей, рядом с вашими лошадьми. Стрелков расположили на лугу перед воротами. Им мы шатры выдали. И баранов живьем пригнали для пропитания. Вино, чеснок и хлеб им отсюда принесут. С ними все в порядке. Попробуйте лучше это седло барашка, приготовленное с чесноком, черносливом и горными травами. Моя повариха в этом искусница — скажу не хвалясь, а только констатируя факт.

— Что с лекарями для Иниго? — задал я интересующий меня вопрос. — Они осматривали его? Я хоть и не видел его ноги, но уверен: без врачебного вмешательства он так и останется лежать пластом.

Одновременно я подвинул к себе блюдо с этим седлом барашка и отрезал от него приличный шмат мяса в коричневой корочке жаркого, приготовленного на живом огне.

— Да его осматривала местная знахарка, но раны Иниго слишком сложны для ее искусства. Завтра прибудут вызванные мною из Витгории знаменитые на всю Страну басков костоправы. Они известили меня письмом, — заверил меня дон Мартин. — Как только ваши лучники привезли серебро, так я сразу и послал к ним гонца. Еще раз примите мою благодарность, ваше величество. В ином случае у меня бы просто не хватило средств на их услуги.

— Не стоит меня постоянно благодарить, дон Мартин. Это была моя обязанность сеньора перед моим вассалом. — Я даже несколько засмущался, чего со мной давно не бывало.

— Как прикажете, ваше величество, — слегка склонил голову благородный идальго, изображая поклон.

В это время нам налили вино. Мне наливал Микал, дону Мартину — молоденький мальчик лет десяти. Видимо, его паж, я не стал уточнять. Обсуждались вопросы важнее.

— Я слышал от Иниго, что ваша семья была правителями всей этой земли? — поменял я тему разговора, потому как, право слово, мне стало неудобно, что меня постоянно благодарят за ту малость, которую я только и мог оказать раненному на моей службе оруженосцу.

— Да, ваше величество, когда-то наши предки были конде всей Гипускоа, — дон Мартин невольно приосанился, гордясь предками, — но с тех пор много воды утекло и многое изменилось. Но и сейчас мы — Лопесы, входим в состав четырнадцати семей, что составляют Генеральную хунту Гипускоа.

— Я вас не видел в Гернике под дубом.

— Мне пришлось пропустить эту сессию хунты из-за ранения брата. Я даже не знаю, что там решили с моим голосом, который я отдал большинству на совете.

Пришлось просветить.

— Я избран сеньором Бискайи, а вот хунта Гипускоа решила, что я ей не подхожу в качестве сеньора. Молод слишком. Но и Изабелле постановили, что должна являться лично под Отчее дерево, как заповедано издревле, если желает снова быть избранной вашей сеньорой. Так что ваша бегетерия на сегодняшний день от всех самая независимая и живет без сеньора, как сама хочет.