Полчаса до весны - Юлия Шолох

Кветка действительно недоумевала. Сколько времени потрачено на разбор подробностей свиданий и на поиск того переломного момента, когда кавалер пугается и идет на попятный, – и ничего. Нет результата. Ну просто тайна века!

Лиза улыбнулась:

– Может ты ненавязчиво говорила что-то вроде: «Давай встретимся в субботу, потанцуем и заодно обсудим, когда и где играть свадьбу, и ты, кстати, как хочешь назвать детей? Мне нравятся имена Ира и Кирилл».

Такого не было, но Кветка кивнула. Вот правда, если бы от ответа зависела ее жизнь, она бы не смогла объяснить, почему так получается. Может, они чувствовали, что, кроме простой симпатии, Кветка ничего к ним не испытывает? Ведь даже животные чувствуют отношение, чего говорить о людях. А кому понравится, что ты существуешь только для галочки?

Ох, сколько же от них неприятностей все время! Даже сходу не скажешь, от кого в жизни больше неприятностей – от квартов или от мужиков.

От мужиков-квартов? – с готовностью поинтересовался внутренний голос, но Кветка быстро изгнала его прочь. Нечего тут!

Примирение, считай, состоялось, и девчонки привычно стали пить чай. Намедни Лиза притащила от Малии немалых размеров сдобную булку с творогом, так что они сегодня пировали – варенье давно закончилось, за выходные были уничтожены последние запасы крупы, и вообще деньги почему-то тратились куда быстрее, чем зарабатывались.

Посреди чаепития до Кветки дошло.

– Слушай! – закричала она так громко, будто ошпарилась. Так и Лиза подумала, подскочила и стала заглядывать в рот, приговаривая: «Покажи, покажи, что там у тебя».

– Да нет же! – Кветка рассмеялась, отмахиваясь от нее рукой. – Сядь. И слушай. Я нашла выход. Коста нейтрализует всех твоих кавалеров, верно?

– Ты опять? – Лиза недовольно нахмурилась и отошла.

– Да нет же, – светилась радостью Кветка. – Слушай дальше. Но кавалеры-то люди. А что, если кавалером станет кварт?

Тут уж Лиза промолчала и только таращилась, как баран на новые ворота.

– С квартом же он ничего не сможет поделать, верно? Угрожать легко только слабым, – с победоносным видом продолжала Кветка, смакуя каждое свое слово. – А кварт легко способен дать ему сдачи. Ты поняла?

– Какой кварт?

– Из партии Гонсалеса! – добила ее Кветка. – Поняла? Они за равенство, и, судя по информации из сети, партия «Наравне» входит в число крупнейших. Очень много молодежи. Наверняка, некоторые из них готовы встречаться с людьми. – Она перестала улыбаться. – Я никогда бы тебе не посоветовала заводить с квартом что-то серьезное – это невозможно, но вот ради повеселиться или еще лучше – утереть Косте нос, так это всегда пожалуйста! Я буду только рада!

И Кветка снова расхохоталась, переполненная восторгом от собственной находчивости, особенно когда увидела, каким пониманием и надеждой загораются глаза Синички.

Кветка посмотрела на остатки булки и с трудом отвела взгляд – все-таки до полноценного ужина им как до небес. Зато талия остается на месте.

– Поражаюсь, я, Синичка, как любые мозги отключаются, когда дело касается амурных дел их хозяина. Несмотря на весь твой ум…

Лиза, уже вернув былое радушное расположение духа, упорхнула обратно в гостиную и развалилась на узком диванчике.

– Может быть и так, – не совсем шутливо ответила она. – Или у тебя задатки революционерки, Кветка. Ты не думала тоже вступить в партию Турбы?

И отсалютовала подруге, которая откашливалась, подавившись чаем.

* * *

Стоило Алехо открыть дверь и войти в аудиторию, как болтовня прекратилась. Кветка повернула голову и ее челюсть отвисла так же низко, как у всех остальных.

Алехо – поджарый, долговязый, в синих джинсах и мятом сером свитере, прихрамывая, шел к своему месту, его лицо было разбито, оба глаза окружены фингалами разной интенсивности синего, губы цвета сырого мяса.

Вспомнился дворовый кот, который жил у мусорных баков возле Кветкиной школы-интерната. Такой же – полуголодный, с торчащими на худом лице скулами, огромными лапами, и вечно на взводе. Никто не смел заходить на его территорию без подношения. Но вот сколько он продержался, пыталась вспомнить Кветка. Три года? Пять? Потом все равно его не стало, но многие окрестные жители еще долго оглядывались, опасаясь встречи.

А сколько продержится этот?..

Тишину разорвал изумленный вздох – господин Тувэ стоял у входа и выглядел таким же потрясенным, как и его студенты. Даже его гладкая прическа трепетала от безмолвной ярости. Ладно, явиться на занятия в джинсах – нехотя, но глаза бы на это закрыли. Но явиться с разбитым лицом? Да еще выставлять себя напоказ, красуясь? Хотя в себя господин Тувэ пришел очень быстро – его подбородок перестал отвисать, он грозно нахмурился, нагнул голову и ледяным тоном произнес:

– Алехо Юголин, будьте любезны выйти со мной в коридор.

Алехо молча, но от этого не менее демонстративно прохромал в коридор. Лиза краем глаза покосилась на побледневшую Кветку и снова уткнулась в планшет – она оказалась в помещении единственной, кого не заинтриговало эффектное появление и не менее эффектный уход Алехо.

Господин Тувэ вернулся буквально через две минуты. В одиночестве.

– Добрый день, – поздоровался сквозь зубы.

Резкими движениями стал готовиться к занятиям – отодвинул стул, поправил бумаги на столе, провел по волосам, – все знали, что когда он двигается так резко, значит, не в настроении.

Кветка вздохнула. Кто как, а она видела – сегодня ему испортил настроение Алехо. И правда, стоит представить, что твой подопечный выкидывает такие коленца, как настроение у кого угодно испортится.

Позже, на занятиях для минималистов Маргарита Васильевна заявила, что скоро у квартов начнутся зачеты по практическим занятиям и долг каждого из людей оказывать сокурсникам квартам всяческую поддержку и сотрудничество.

– Гражданский долг или какой? – спросил Толик, один из двоих ребят, которых Кветка первыми встретила в общежитии по прибытию. Других встреч после того раза было – по пальцам перечесть, потому что они с другом держались обособлено от остальных и почти постоянно отсутствовали, сразу после занятий уходя в город и возвращаясь поздно ночью. Даже дядя Паша смирился, хотя вначале Кветка не раз слышала, как в коридоре раздавались его причитания.

– Да что же вы творите, дуралеи такие, – ругался дядя Паша, но не зло, а снисходительно, то есть любя. – Что же вы приходите-то после полуночи? Понимаю, дело молодое, но вдруг проверка? Вдруг комиссия? А у меня дети по ночам бегают!

В ответ ему что-то неразборчиво бурчали.

– Себя не жалеете, меня пожалейте! На старости лет останусь на улице без копейки денег из-за вас, оглоедов таких бессердечных.

Хотя все знали, что у дяди Паши на окраине города есть квартирка, которую он сдает внаем, так что на улице не останется, однако жалобы звучали так искренне, что хотелось прослезиться.