Мария Антуанетта. Королева бриллиантов - Элен Баррингтон

Наступила тишина. Бёмер, чувствуя, что от волнения у него перехватывает дыхание, думал о том, как бы поделикатнее сказать, что он не может иметь отношений с незнакомой женщиной в таком важном деле. Но гостья, по-видимому, поняла эту мысль и тут же об этом сказала ясно и отчётливо:

— Вы сейчас, месье, думаете о том, что было бы безрассудно и неразумно обсуждать подобную сделку с какой-то незнакомой женщиной. Несомненно, вы хотите личной встречи с её величеством. Но сейчас это невозможно. Она рассталась с вами разъярённой, как львица, и даже может лишить вас права ежегодной чистки своих драгоценностей, чтобы выразить своё неудовольствие. Посудите сами! Вы разговаривали с королевой в присутствии свидетелей, вели себя при этом недостойно, чем и заслужили вполне справедливые упрёки. Она не может изменить своего решения, но вы же понимаете, что этот гнев нам только поможет. Он снимет всякие подозрения с той сделки, которую сейчас её величество предлагает вам.

Графиня на этом не остановилась:

— Вы также должны понять, что в силу тех же причин королева не могла послать к вам ни одного из своих официальных должностных лиц. Вот почему здесь в данный момент находится именно незнакомка. Я имела удовольствие и прежде оказывать её величеству подобные мелкие услуги. Так что эта роль для меня не нова.

Но Бёмер продолжал сомневаться.

— Ваша доброта, мадам, трогает меня, и если у вашего покорного слуги и остались кое-какие сомнения, то вы, конечно, отнесётесь к старику со снисхождением. Но выходит, я не получу никаких письменных указаний на сей счёт?

— В таком деле, как это, разумеется, нет, месье. Такова необходимость. Но вы должны чётко уяснить одно очень важное обстоятельство. Для всех вокруг, для своих друзей и знакомых вы всё ещё не прощены королевой. Она требует: если кто-нибудь начнёт интересоваться судьбой ожерелья, вы должны сказать, что вам неожиданно повезло и его удалось продать турецкому султану для его главной султанши. Это тоже очень важно, ибо королева хочет, чтобы все забыли о существовании вашего изделия. После того как ей станут известны условия, она примет окончательное решение. Её величество выражает пожелание вносить свои выплаты поквартально. Теперь я прошу вас как следует обдумать: устраивает ли вас такое предложение и готовы ли вы передать свои условия через меня королеве?

— Не только готов, мадам, но и сделаю это с великой радостью. Гнев и разочарование королевы лежат на мне тяжким грузом, ибо я служил ей верой и правдой и могу без ложной скромности заявить, что испытываю не только глубокую любовь к нашей государыне, но и всегда восхищаюсь ею. Но всё же позвольте мне задать вам один щекотливый вопрос. Её величество мне лично сказала, что у неё нет свободных средств и что она не станет просить короля пойти на такие расходы. Каким образом она намерена преодолеть эту трудность?

— Нет, её величество на самом деле не станет ни о чём просить короля. И не станет вводить его в такие большие расходы. Всё будет улажено по-другому.

Таинственно улыбнувшись, дама замолчала. Вдруг в голове ювелира возникло ещё одно сомнение.

— Мадам, простите... может, я ошибаюсь? Насколько я понимаю, вы приехали сюда в карете монсеньора кардинала де Рогана?

Улыбка сбежала с её лица. Она сразу посерьёзнела.

— Месье, однако вы наблюдательный человек. Я отвечу без утайки на ваш вопрос, хотя сейчас мы подходим к самой деликатной части порученной мне миссии. Кардинал — давнишний друг моей семьи, и он всегда мне доверял. Какой приём вы оказали бы мне, если бы я по такому важному и секретному делу приехала к вам на простой карете, без известных всей стране гербов?

Она в обтянутой перчаткой изящной руке протянула ему конверт с печатью де Роганов.

Бёмер, вскрыв конверт, увидел почерк кардинала, столь же знакомый ему, как и собственный.

«Месье Бёмер, прошу вас обсуждать все дела с графиней де Ламотт-Валуа так, как если бы вы вели их непосредственно со мной. Она всё объяснит вам по этому делу».

Нет, подлога не было. Его почерк, его подпись, его фамильная печать. Тем не менее ювелир с ещё большим изумлением уставился на графиню.

— Мадам, я, конечно, всё понимаю и повинуюсь... но это распоряжение его преосвященства, надеюсь, не связано с главной целью вашего визита?

Она выслушала его слова абсолютно спокойно, не шелохнувшись.

— Неужели вы можете себе такое представить, месье, да посмею ли я сделать, считая себя близкой, хотя и весьма скромной, подругой королевы, что-то неприятное для её величества? Я приехала в карете кардинала потому, чтобы вызвать у вас к себе большее доверие — больше ничего. Я прошу вас немедленно связаться с ним после моего отъезда, чтобы получить от него дополнительные заверения. Но это одновременно означает — тут мне снова приходится напоминать вам о секретности, ибо речь идёт о государственной тайне, — что кардиналу королева вновь оказывает свои милости, он вновь у неё в фаворе, хотя об этом пока — по вполне понятным причинам — в свете ничего не известно. Можете сами спросить его об этом!

Сказать, что Бёмер был изумлён, поражён, сбит с толку — значит, не сказать ничего. Он не верил собственным ушам. Как же так? Неужели ветер подул в другую сторону? Во всём мире давно считают, что никакие перемены здесь произойти не могут. Ювелир ничего не мог понять, но ведь государственные секреты обычно ревностно охраняются.

Он долго сидел молча, уставившись в ковёр, не глядя в лицо этой очаровательной женщине, пытаясь связать концы с концами, осмыслить эту новую для него весть, но сколько ни старался, у него ничего не выходило. Конечно, он повидается с кардиналом. Конечно... Но... он ей верил, верил, может, невозможно отчасти и потому, что такое невозможно придумать.

Его гостья поднялась.

— Я, месье, и не ожидала, что при таких серьёзных обстоятельствах вы дадите поспешный ответ под влиянием минуты. Это невозможно. Вам нужно как следует подумать. Надеюсь, вы переговорите с монсеньором по поводу моей надёжности и сообщите своё мнение через него. Но лучше всего, если вы обратитесь ко мне через слугу королевы, месье Лекло, — он быстро меня отыщет. Лучше, конечно, писать в Версаль. Но имейте в виду, что Лекло ничего не знает о тех фактах, которые я здесь изложила, и ваше письмо нужно непременно запечатать. Но самый надёжный путь — через самого монсеньора. Если дело продвинется, мы ещё с вами встретимся. Если нет, прошу вас обо всём забыть. Вы, конечно, понимаете, что имя королевы ни при каких обстоятельствах не должно фигурировать, и вы не должны даже близко подходить к ней. Она до сих пор ещё не простила вас, и только страстное желание владеть ожерельем заставило её преодолеть монарший гнев.

Гостья, махнув ручкой на прощание, повернулась к двери. От мысли, что ему, Бёмеру, могут не доверять, он стушевался, отвесил низкий поклон.

— Вы узнаете моё мнение через его преосвященство, графиня, и прошу вас принять мою скромную, но от всего сердца благодарность за то беспокойство, которое я вам причинил. Вижу, что вы верой и правдой служите её величеству. Не хотите ли перед уходом взглянуть на ожерелье? Смею заверить, оно вполне достойно вашего внимания.