Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

Она открытой ладонью придерживает лихого скакуна… «Больно», — шепчет она и начинает медленно сползать, и вот уже погоняет сверху, втыкая в мои бока нетерпеливые шпоры. Вздрагивает её упругая грудь, красиво очерченная в свете настольной лампы. Тёмные ореолы возбуждённых сосков покрыты мурашками. Затаив дыхание, я чувствую, как горячее и липкое прокладывает дорогу в промежности. Мы скользим по мокрым простыням в бездонную пропасть.

Из темноты наплывает её античное лицо с изогнутыми бровями и чёрными прядями, ниспадающими на грудь… Она внимательно смотрит в мои глаза, и мне кажется, что это взгляд Будды, проникающий в самую глубину моей души, туда где заканчивается мой земной путь и начинается Вечность. Она это делает легко — без нажима, так словно для неё не существует преград и не существует законов физического мира. В такие моменты я отчётливо понимаю, что она — ведьма.

Я обмираю от страха — это последняя наша встреча. Я не могу её потерять… Я искал её миллионы лет во всех измерениях, прибывал в бесконечных реинкарнациях и прошёл путь от простейшей монады до величайшего творца. Меня топтали ногами, и целовали мои ноги. Меня убивали, и я убивал. Повсюду меня преследовал демон Одиночества, и пустыня простиралась перед моими глазами, и шли бесконечные караваны, и над горизонтом поднимались миражи, и грифы парили над моей головой, и угасающее солнце сходило в огненно-рыжую купель… Я не могу её отпустить — я заслужил право быть счастливым.

Она выпускает последний пар, шепчет с изможденным видом: «Я устала», — и превращается в мягкую тряпичную куклу. Я перестаю для неё существовать, хотя нахожусь ещё внутри, и превращаюсь в жалкий рудимент её чрева. Всё, что было до этого, кажется ей коротким бессмысленным эпизодом, а я словно плюю на раскаленную сковородку, «мотор» разгоняется до красной отметки, стучат клапана, темнеет в глазах, а потом наступает полная тишина, немота, забвение, и только кружится в пространстве наша планета, как отыгравшая пластинка.

Откуда-то издалека доносится её голос:

— Протяни руку…

— Что?

— Дай сигарету.

— Где?

— Ты что, отъехал? — спрашивает она; её глаза становятся лукавыми, щёки наливаются веселящей свежестью, а в уголках губ появляются милые ямочки.

— Ага… Ненадолго.

— Ещё не хватало, чтобы насовсем…

— Ну зачем ты меня опять раздел? — спрашивает она капризным тоном и шлёпает меня игриво по плечу. — Мне уже надоело одеваться! Сколько можно?

— Не одевайся… Ночуй у меня.

Я протягиваю ей сигарету, и мы закуриваем прямо в постели.

— Я же тебе сказала, что у меня — концерт. К тому же я люблю ночевать дома: мне мама колыбельную песенку поёт перед сном.

— Шутишь?

— Ни в коем случае, — заявляет она на полном серьёзе. — Я без колыбельной заснуть не могу и начинаю лунатить… Открываю холодильник и жру всё подряд… А мне ведь нельзя больше пятидесяти килограммов… Светка из коллектива попрёт.

— Ты поэтому столько куришь?

— Ага… Чтобы не разжиреть, — отвечает она, нагло выпуская дым мне прямо в лицо.

Ритм сердца становится ровным, по всему телу расползается блаженство, веки закрываются сами собой, и появляется обманчивая эйфория — всё будет хорошо, всё устаканится, и будет нам всем счастье. Только лишь одно беспокоит: до меня доносится стук каблуков, — они надвигаются издалека в многослойной тишине дождливого вечера.

Таня поднимает голову с подушки и смотрит на часы — 22:33. Я пытаюсь поймать её взгляд — хочу уловить в её глазах хоть какие-то чувства по отношению ко мне, хоть какую-то эмоцию, кроме безразличия, но мимо вновь проплывает акула с холодным ничего не выражающим взглядом.

Время — 22:38. Кто-то вставляет ключ в замочную скважину…

В общей массе люди полагают, что жизнь течёт совершенно произвольно, а это значит, что события происходят по случайному стечению обстоятельств, то есть протекают как броуновское движение. К тому же существует целая категория людей, так называемых материалистов, которые считают, что жизнь на планете является самоуправляемым процессом, то есть гибкой операционной системой, которая не нуждается во внешнем управлении.

Иногда встречаются идиоты, которые совершенно уверены в том, что всё в этой жизни подчиняется их воле, — они свято верят в свою исключительность. Такие люди обычно становятся народными вождями, целителями или ведущими тренингов по достижению исключительных высот.

Я не отношусь ни к тем ни к другим. После того как меня несколько раз за шиворот вытащили с того света, я стал убеждённым фаталистом, а потом ещё несколько раз отвели кичу, и я совсем уверовал…

Мы никогда не поймём, как божественный промысел коррелирует с нашей реальностью, поэтому я стараюсь не забивать голову эзотерикой, теологией, метафизикой, но я всегда внимательно слушаю эфир и улавливаю нужные мне голоса в бесконечном шуме радиопомех. В тот дождливый вечер я не получил никакого сакрального знака, и даже обычные послания были от меня скрыты, а это означает только одно, что меня намеренно подставили. Этого никогда бы не произошло, если бы это не являлось высшей интенцией.

Человек — это случайная переменная, которая в зависимости от жизненной ситуации принимает то или иное значение с определённой вероятностью. Жизнь — это интегральная функция с действительными аргументами времени и пространства, которая определяет эту вероятность. В той жизненной ситуации, после отъезда Мансуровой в Екатеринбург, вероятность их встречи была нулевой, но вмешался третий аргумент, и она стала неизбежной.

Нам кажется, что играем мы, а играют нами… Люди — это всего лишь послушные марионетки, и каждому отведена своя роль: кто-то — праведник, кто-то — грешник, а кто-то — помазанник Божий и Спаситель. Всё предначертано. Всё решено за нас. Спасибо Создателю, что я хотя бы человек, а не постельный клоп.

Моё сердце оборвалось в пропасть, когда в замочной скважине повернули ключ…

— Не может быть, — промямлил я, подрываясь с дивана.

— Тебе дважды удалось проскочить на красный свет, — сказала Таня, ехидно улыбаясь, — но сегодня не твой день…

Лена робко постучала, а потом ударила чуть сильнее — один раз. После этого воцарилась тишина: она поняла, что дверь закрыта изнутри, и начала прислушиваться…

— Я не буду открывать, — прошептал я и начал лихорадочно искать трусы.

Я долго