Роман Флобера - Владимир Казаков

– Да ладно, – махнул рукой я, – мало ли идиоток звонит.

– Не похоже, – затянулся Сергеев.

– Ну и что мне светит, – начал веселиться я, – ободранный помоечный кот и цветок алоэ? Приятно, конечно, но…

– Не скажи, – задумчиво протянул Никита, – двадцать соток земли, дом-пятистенок, баня и прочие причиндалы. Да и еще в Волоколамском районе. Рядом. Первый раз в жизни слышу, чтоб журналистов так ценили и уважали. Обычно, кроме как козлами вонючими, нас никто и не называет. А тут наследство, да еще и тебе. Завидно даже. Даже дело не в деньгах, у меня, слава богу, хватает, а в самом факте! Вот ее телефон. Звони. Софья Андреевна. Оказывается, народ тебя любит. Латифундист!

В легком недоуменном недомогании я вышел из кабинета. Милая секретарша Наташа одобрительно кивнула:

– Поздравляю!

– Да брось ты, Наташ, – отмахнулся лицом я. – Потом выяснится, что это бред, маразм и полная белиберда!

– Не похоже, – повторила слова Сергеева Наташа, – я с ней трижды разговаривала!

Я спустился на лифте вниз. Очевидное достоинство нового помещения редакции было в том, что, не выходя из здания, можно было попасть в магазин. В правильный магазин, с ценными продуктами бытия. Уже через несколько минут я материализовался в кабинете у Ирки Борисовой, гремя водкой, сушняком и коробкой конфет, типа для баловства. Замечательная девчонка. При виде ее я не удержался от комплимента:

– Знаешь, Ир, недавно шведские ученые достоверно выяснили, что чем больше у женщины задница, ой, извини, попа, тем выше ее интеллектуальное развитие!

И радостно бухнул пакет на стол. Ирка удивительно мило улыбнулась, покраснела и даже поерзала немаленькой попой по стулу, видимо желая получить немедленное подтверждение правоты шведских академиков.

– Ну уж, вечно ты, Коль, любую чепуху преподносишь с такой искренностью, что я даже обижаться на тебя так и не научилась! Ну что, поздравляю с наследством!

– Слушай, Ир, а я действительно обалдел! До сих пор сплошной чертополох в голове. Надо его немедленно оросить! Это, конечно, не Нобелевская премия по литературе, но для меня – что-то вроде этого… Бред, конечно, но самооценка как-то поползла ввысь.

– Да-а, Коль, это все-таки какое-никакое, а признание. Я всегда говорила, что ты талантливый человек!

В этот момент я прямо влюбился в Ирку, в ее добрую улыбку и вообще… Все-таки прав был композитор Рахманинов. Он говорил, что настоящая женщина должна говорить мужчине, только три вещи: «Ты – гений! Ты, конечно, гений! Ты, без сомнения, гений!»

Надувая защечные мешки водкой и избытками гордости, я мял шоколадный пластилин конфет в корявых пальцах, пытаясь закусить.

– И что ты собираешься с этим наследством делать? – Ира глотнула вина, резко дернула телом, осторожно ойкнула и забила рот конфетной массой.

– Да не знаю, – глотнул еще водочки я, – во-первых, она еще не умерла, дай бог ей здоровья и долгих лет жизни! А потом, надо созвониться, поговорить о жизни, о том-сём, все-таки интересно пообщаться с человеком, который тебя искренне уважает. Таких фиг найдешь!

– Да брось, Коль, все тебя любят!

– Ну да, любят все, только конкретно никто! – Я поднял дежурную редакционную чашку с идиотской надписью «Москва – порт пяти морей». – Ладно, не будем о грустном, сегодня такой замечательный день! Давай за тебя!

Ну а далее я пьянел стремительно и непреклонно. Видимо, сказалось душевное потрясение от неожиданно нахлынувшего наследства и сопутствующего ему чувства собственной значимости. Сначала я привычно бродил по редакции, спотыкался, нес чепуху, пил со всеми еще чего-то. Потом вставал на колени перед Иркой, переворачивал ее к лесу передом, целовал в джинсовую попу и говорил, что этим жестом я склоняю голову перед ее светлым умом.

Дальше тачка, опять мелькание стадиона «Динамо», Петровского путевого дворца, метро «Аэропорт», «Сокол»…

Бухнувшись дома на диван, я набрал телефон Голиковой:

– Здорово! Наверх вы товарищи, все по местам! Последний парад наступает. Я велик. Без колебаний и сомнений! Мне оставляют наследство. Наследство предков. Ананербе! Меня любит и ценит великий русский народ. Святой и праведный.

– Опять нажрался! Хватит звездить! Какое наследство? У тебя что, кто-то умер? – Сонный голос Маринки барахтался у меня в ухе, стремясь прорваться сквозь кромешную винно-водочную завесу.

– Глупая, – бормотал я, засыпая, – обычное дело, житейское, незнакомые люди оставляют мне наследство, в знак признания моих грандиозных заслуг перед российским этносом на ниве просве…

Дальше наперегонки поскакали в голову такие задорные кошмарики, о которых и думать-то жутко.

Я потянулся на диване. Двадцать седьмое июля. Сорок семь лет. Как там, лик ужасен – он прекрасен! Или наоборот. Ну, короче, хотел сказать – и радостно и грустно.

Очень хорошо помню, как с одноклассником Игорем, он сейчас председатель совета директоров какой-то промышленной компании, отмечали мои двадцать семь. Я тогда увлекался поэзией символизма, поэтому мне, недоумку, казалось крайне мистическим, что двадцать седьмого – двадцать семь! Это сейчас понимаю, что все это чушь собачья, но тогда я внутренне расфуфырился до последней степени. И покровительственно похлопывал по плечу Игоря, который родился второго июля и, соответственно, не мог в столь бессмысленном возрасте насладиться своей индивидуальной магией цифр!

Тогда, в расцвете бардака перестройки, он был основным поставщиком спирта населению. В смысле нам. Туго было с выпивкой, ох туго. А он работал на предприятии, уж не знаю, как его занесло, где было полно спирта. Причем очень высокой очистки. Потому как, если обнаруживались в нем какие зловредные примеси, важные детали для советского термоядерного щита категорически отказывались склеиваться. Или что-то в этом роде. Перед самым днем рождения он мне выписал пропуск на это сверхсекретное предприятие. Там меня потрясли громадные, уходящие под высоченный заводской потолок, цистерны со спиртом. И внизу был присобачен шланг с пистолетом. Как на заправке. Берешь, трр, и буравишь сколько душе угодно. На меня крайне снисходительно смотрели заводские, когда подошел к этому агрегату с майонезной баночкой. Старожилы приходили с вед рами.

К чему это я все?! Ну да, я все о том, что по-человечески справить день рождения не удавалось никогда. В тот раз мы так нализались спиртом, что пошли на концерт группы «Браво» и пили тот же спирт с Жанной Агузаровой. И весь предпраздничный вечер я провалялся невменяемый в куче тряпья за колосниками Дома культуры Института инженеров транспорта, где и проходил тот концерт. А соответственно, на следующий день лежал пластом. Без чувств и сознания. Соответственно – празднование на помойку.

Примерно в таком же разрезе происходило ежегодно. Я так наворачивался за предшествующие дни, что на само мероприятие уже не хватало сил. В лучшем случае оказывался на родном диване, боясь пошевелиться, чтобы организм не начало рвать в разные стороны.