Звезда любви - Дебора Тернер

Моника переоделась в цветастый открытый сарафан, который ему так нравился, и принялась готовить ужин — поджарила рыбу, запекла в духовке картошку под луковым соусом, накрыла в гостиной стол. Закончив, взглянула на часы — почти девять.

Она не знала, чем себя занять, и беспокойно бродила по комнате, то бессмысленно переставляя приборы на столе, то подходя к окну и прижимаясь лбом к прохладному стеклу. Время тянулось медленно, а тревога нарастала. Моника, чтобы хоть как-то отвлечься, прилегла на диван и включила телевизор. Показывали какой-то старый черно-белый фильм, и она незаметно для себя задремала.

Разбудил ее громкий телефонный звонок — он ворвался в навязчивый жаркий кошмар, пробуждая Монику и вселяя в ее сердце панический страх. Она схватила трубку и сначала не могла понять, о чем идет речь. Чей-то громкий раздраженный голос твердил о том, что надо срочно приехать в госпиталь, что мистер Хоуп в очень тяжелом состоянии, что времени почти не остается.

Только услышав короткие гудки, она поняла — с Грегори случилось несчастье. Одевшись, она выбежала из дома, села в машину, выскочила, побежала обратно, чтобы взять ключи. Все это в ужасной спешке, еле переводя дыхание, без единой мысли. Выжимая сцепление, Моника твердила пересохшими губами, как заклинание:

— Пожалуйста, пусть все будет хорошо. Пожалуйста...

Но что-то в душе подсказывало, что счастью пришел конец, что оно выпорхнуло бабочкой из ладоней, что трепетный огонек свечи, когда-то зажженной Грегори, задул ледяной ветер беды.

Проезжая крутой поворот, Моника нажала на тормоза: часть дороги была огорожена красной лентой. Зажимая рот рукой, чтобы не закричать, она увидела искореженную груду металла — все, что осталось от машины Грегори. Рядом стояли полицейские автомобили с включенными мигалками, какие-то люди толпились у обочины...

В это мгновение она по-настоящему осознала весь ужас случившегося, но все-таки нашла в себе силы ехать дальше. Крохотная надежда билась в сердце — может, Грегори не слишком пострадал, может, он выживет. Он ведь всегда был так осторожен за рулем, говорил, что не желает давать смерти лишний шанс забрать его в свое темное царство.

В госпитале Монику встретил врач. На его белом халате было несколько алых пятнышек, пальцы измазаны йодом. Моника автоматически отмечала эти мелочи, пока он что-то объяснял ей, придерживая за локоть. Она вырвалась, она хотела увидеть Грегори.

— Где он?

— Мисс Брэдли, он без сознания. Боюсь, мы ничем не сможем ему помочь.

— Где он? — повторила она, не слушая.

Врач провел ее по длинному узкому коридору и остановился у двери, ведущей в самую последнюю палату.

— Мы сделали все, что было в наших силах, — сказал он. — Вам надо быть мужественной.

Моника отстранила его и вошла. У постели сидела медсестра, она, повинуясь взгляду доктора, тихонько удалилась. Грегори лежал на кровати, прикрытый до плеч простыней, с закрытыми глазами. Его грудь почти не вздымалась, и Моника подумала, что опоздала. Она приблизилась и положила ладонь на его лоб, бледный и холодный, изборожденный морщинами. Сейчас он выглядел гораздо старше своих лет, седые кудри слиплись от пота, на руках видны были многочисленные порезы.

— Ты слышишь меня? — шепотом спросила Моника, склоняясь к нему.

Ни звука, ватная тишина, словно весь мир замер.

— Не оставляй меня, пожалуйста. — Она гладила его по лицу, ощущая колючий ежик щетины на щеках и подбородке. — Я не могу жить без тебя.

Она заплакала, теплые слезинки падали на простыню, на его руки, сложенные на груди так, как будто он уже...

— Грегори, любимый, вернись! — Моника вложила в эти слова всю силу своего чувства к нему.

И, словно повинуясь ее воле, он чуть приоткрыл глаза — дрогнули густые ресницы, на запекшихся губах появилась тень улыбки, той улыбки, которой он встречал каждый новый день, спокойной и благодарной.

— Девочка...

Она разрыдалась, дрожа и всхлипывая, мысленно умоляя об одном — как угодно, но только живи, живи, заклинаю тебя всем, что было у нас счастливого, живи...

Грегори с видимым усилием приподнял руку и коснулся ее волос.

— Не плачь, — еле слышно прошептал он. — Ты обещала мне. — Рука бессильно упала на кровать, глаза закрылись, короткая судорога прошла по телу.

— Нет, нет! — Она не могла справиться со слезами, не могла поднять глаз, потому что это был уже не он, а кто-то чужой, ненастоящий, неживой. — Помогите! — Моника выбежала в коридор. — Ему плохо, помогите!

Врач вбежал в палату, прикоснулся ладонью к шее, проверяя пульс. Потом, обернувшись, тихо сказал:

— Это все.

Моника бросилась вон — скорее отсюда, убежать, скрыться, исчезнуть. Врач попытался остановить ее, что-то кричал вслед, но она ничего не слышала, кроме собственного дыхания и шума крови в ушах. Она не помнила, как доехала до «Звезды любви», как добралась до дома — там все еще горел свет в гостиной, работал телевизор, а на столе стоял букет цветов в хрустальной вазе и блестели пустые тарелки.

В аптечке нашлось какое-то снотворное, и Моника залпом проглотила две таблетки, запив их водой из-под крана. Чтобы не наделать глупостей, ей сейчас надо заснуть, выключиться из этого жестокого, страшного мира, где в одно мгновение разбивается вдребезги счастье, где человек вдруг покидает жизнь, такую уютную, налаженную, теплую, и превращается из родного и близкого в несказанно далекого.

Утром, проснувшись, Моника не сразу вспомнила о случившемся: она потянулась, удивляясь ломоте во всем теле и рези в глазах, и огляделась, ища Грегори — обычно он всегда приносил ей горячий кофе в постель. Они завтракали вместе, а Пинки сидел рядом, выпрашивая вкусный кусочек.

Пинки... И он тоже! Эта мысль вернула Монику во вчерашний вечер, перед глазами возникло запрокинутое бледное лицо Грегори с едва шевелящимися губами, шепчущими в последний раз ее имя. Нет, нет... Но как бы она ни сопротивлялась, реальность давала о себе знать. В гостиной разрывался от громких звонков телефон, и необходимо было вставать, совершать тысячи привычных движений, вдыхать и выдыхать воздух, говорить какие-то слова — в общем, жить. Да, жить, потому что так хотел Грегори.

Те несколько дней после его гибели были наполнены ненужной суетой и скрупулезным выяснением подробностей их совместной жизни. Комиссар полиции, расследовавший аварию, высказал Монике свои соболезнования и тут же приступил к расспросам, совершенно не заботясь о ее душевном состоянии. Она не понимала, почему его интересует, когда они познакомились и при каких обстоятельствах, как долго жили вместе и в каких состояли отношениях, часто ли ссорились, был ли общим их бюджет.

Она покорно отвечала, желая лишь одного — остаться наедине со своим горем, подальше от любопытных, притворно сочувствующих людей. Но ее не оставляли в покое: сначала полиция, потом похоронный агент, потом сами похороны, оставившие ощущение какого-то неудавшегося спектакля и собравшие огромную толпу праздных зевак.