Аргентинец - Эльвира Барякина

— Значит, нет? — грустно спросила Елена.

— С таким человеком нельзя заводить семью.

Елена вздохнула:

— Просто ты все еще любишь Володю…

Да, наверное… Конечно же Нина сравнивала их. Как и предсказывала Любочка, Клим был очень милым. На него было приятно смотреть, он двигался с изяществом умелого танцора и мог обратить в шутку любой пустяк. Теперь Нине смешно было, что когда-то она испугалась его. С Климом было легко, но при этом он совершенно не соответствовал ее представлениям о серьезном мужчине.

Он надеялся на дачный роман и не думал о том, чем эта история обернется для нее. Он мог принять ее за горничную и не извиниться, влюбить в себя и преспокойно уехать — а ты как хочешь, так и живи с разбитым сердцем.

Клим не пытался помочь Нине с делами, а ей — что уж греха таить? — так хотелось передать их в надежные руки! Он знал, что ей трудно, но считал, что это ее выбор: хочешь — занимайся заводом, не хочешь — не занимайся.

— А деньги откуда брать? — насмешливо спросила его Нина.

— Вот тут и надо делать выбор: что вам дороже — время или деньги? Я лично дорожу своим временем и — убей бог! — не стану тратить жизнь на то, что мне не интересно.

Нину изумлял такой подход. Впрочем, все было понятно: Клим не признавал слова «надо», потому что никогда не заботился о других. Для него личное удовольствие всегда стояло на первом месте.

Нина спросила его, почему он отказался от карьеры юриста:

— Скучно копаться в законах? Зато вы были бы уверены, что ваша семья будет жить в достатке.

— А зачем мне семья, которая предпочитает достаток моему счастью?

— Ну… Предполагается, что вы любите свою супругу и ради нее готовы идти на некоторые жертвы.

Но Клим сказал, что брак должен быть отрадой, а не жертвой.

Нину аж досада брала: такая привлекательная оболочка, но такое мальчишество внутри! Такое несерьезное отношение к себе, к женщине, к миру вообще…

Матвей Львович и тот был надежнее, а потому привлекательнее, чем Клим со всеми его деньгами, приключениями и обаянием.

Клим проснулся рано, но в доме уже никого не было. Он прошелся по пыльным комнатам, выглянул в окно: во дворе стояла лошадь Григория Платоновича, запряженная в тележку. Нина и Елена, одетые по-городскому, привязывали к задку корзины со снедью.

У входной двери Клим столкнулся с Жорой:

— Мы что, уезжаем?

— Матвей Львович прислал телеграмму и велел срочно возвращаться.

Нина вошла в дом, хотела пройти мимо, но Клим — непростительно грубо! — схватил ее за руку:

— Нам надо поговорить.

Она удивленно взглянула на него, но все же пошла за ним в бильярдную с огромным полукруглым окном и столом, покрытым пожелтевшими газетами. Встала спиной к свету: траурное люстриновое платье, гладко причесанные волосы — темный силуэт на фоне облачного утра.

Клим с болезненным содроганием смотрел на нее.

— Нина, поедемте со мной в Буэнос-Айрес…

— Что?

— В России война, революция, дурные воспоминания… Тут вас ничто не держит.

Она нахмурилась:

— Замечательно: сначала я кажусь вам горничной, потом неплохим дополнением к наследству.

— Вы меня не так поняли…

— Всё я правильно поняла! — Нина вдруг разъярилась. — Конечно, мы поедем в Буэнос-Айрес! И возьмем с собой Жору, который пойдет не в гимназию, а на дворницкую службу, потому что ни слова не знает по-испански. Еще мы возьмем Елену, потому что без нее Жора не поедет. И ее родителей, которые, разумеется не отпустят дочь одну, невенчанную, с парнем, которому не исполнилось восемнадцати лет. И разумеется, мы берем дядю Гришу с семейством. Если я сбегу, у него тут же отберут казенный подряд, а я не представляю, на что он будет жить, если завод встанет. Да, и в довесок мы возьмем мою свекровь и ее компаньонку. У Софьи Карловны хватило ума потратить все сбережения на Заем Свободы, и если я не буду давать ей денег, она умрет с голоду.

— Вы не обязаны заботиться обо всех и каждом!

— Клим, я не могу любить человека, который не понимает, что такое ответственность за близких!

Она повернулась и пошла прочь, на ходу задев газету на бильярдном столе. Та с тихим шелестом сползла на пол.

— Жора, ты масло не забыл? — спросила Нина. — Я его на кухне на подоконнике оставила.

Голос ее звучал спокойно, будто ничего не случилось.

У причала толпился народ — фильянчик запаздывал. На сходнях, ежась от утреннего холода, сидел матрос и неумело дул в губную гармошку: резкие свистящие звуки пилили воздух.

Нина стояла в стороне ото всех — маленькая птичка, острокрылый стриж. Она отдала себя Матвею Львовичу в обмен на казенный подряд, чтобы ее свекрови и прочим родственникам было что есть.

Чувство невозможности, глупости, ошибки. Что же теперь — вернуться в Аргентину и жить как прежде? В душе все ломалось от возмущения, когда Клим думал об этом. Заставить Нину послушаться, припугнуть тем, что он отберет у нее дом?

Господи, что она затеяла? Сейчас приедет в Нижний и пойдет к хозяину? Да она с ума сошла!

— Прекратите дудеть! — рявкнул Клим на матроса.

Тот обругал его, но все-таки сунул гармошку в карман.

— Пожалуйста, не задирайте его! — умоляюще шепнула Климу Елена.

— И не подумаю.

Он как раз хотел нарваться на драку — столько накопилось беспомощного бешенства. Но матрос отвернулся и больше не подавал голос до прихода фильянчика.

Нина села на корму — подальше от Клима. Нахохлилась, накрыла шалью волосы, закудрявившиеся от тумана. Он не сводил с нее взгляда. Как бы все сложилось, если бы он встретил ее до побега из Нижнего? Если бы тогда понял, что вот она, девочка, из-за которой будут гореть вены? В 1907 году ей было десять лет, она ходила в Мариинскую гимназию — через дорогу от его дома. Надо было беречь ее, баловать, ждать, пока вырастет. Не отдавать никаким графьям…

Матрос крутил на пальце бескозырку и мурлыкал:

Эх, прапорщик,

Зачем ты женишься?

Вот придут большевики —

Куда ты денешься?

Клим переступил через его вытянутые ноги и подошел к Нине. Сел рядом. Долго молчал.

Чавкало колесо, летели брызги и, ударяясь о палубу, распадались на звездчатые кляксы.

— Нина… Не возвращайтесь к Матвею.

Она не повернула головы.

— Не возвращайтесь! — повторил Клим. — Вы же его не любите…

Ее кольца вновь начали отбивать нервную дробь.