Замужем за Буддой - Вэй Хой

— Скажи, а ты когда-нибудь изменял своим подругам или бывшей жене? — я говорила взволнованно и резко — пожалуй, чересчур резко. На самом-то деле мне совсем не хотелось знать о его неверности. Люди, выпытывающие у близких такие интимные подробности, сами нарываются на боль.

Мудзу молчал. Он, глядя в миску, доел лапшу, положил палочки на стол, поднес ко рту миску и отпил глоток бульона. Я пристально следила за каждым его движением. Его руки, державшие миску, казались необычайно большими, а шрам на обрубленном мизинце — особенно заметным.

— Да, изменял, — неожиданно и твердо сказал он наконец, взглянув мне прямо в глаза.

Я онемела от волнения. Просто молча уставилась на стол, опустив голову.

— Коко, пожалуйста, посмотри на меня, — Мудзу взял меня за руку. — Все, что было, давно миновало, осталось в прошлом. А мы живем сейчас… И сейчас я с тобой, а не с кем-то еще. И люблю я тебя, и не собираюсь заводить роман с другой женщиной.

Я посмотрела на него. Он казался встревоженным. Я покачала головой, отгоняя назойливые неприятные мысли. Влечение к женщинам нельзя считать недостатком мужчины. Если мужчине не нравятся женщины, рассуждала я, значит и женщинам он тоже безразличен.

Но изменять… Я когда-то тоже была неверной. Такова уж темная сторона человеческой натуры. Когда начинаешь размышлять об этом, то даже яркий лунный свет кажется мертвенным и бледным, а погожий день — пугающим ненастьем. Человек — сложное, противоречивое создание, слабое и несовершенное.

И все-таки Мудзу был слишком уж честен. Он не хотел лгать даже ради собственного спокойствия и удобства. Иногда его безупречная честность была просто несносной.

Люди быстро привыкают ко лжи, и она становится им необходима.

Несколько часов спустя мы сидели на кожаном диване у него в гостиной перед огромным телевизором и просматривали отрывок из его документального фильма о Хулио. Мудзу привез отснятый материал из Доминиканской Республики и совсем недавно закончил монтаж.

Хулио пел, широко распахнув и округлив глаза, напряженно и страстно, словно властный вождь обитающего в джунглях племени. Иногда во время пения он слегка сутулился и плавно покачивался из стороны в сторону, а на лице было взволнованное выражение, обезоруживающе искреннее.

Обе бывших жены певца точь-в-точь соответствовали описанию Мудзу, которое он дал в одном из электронных писем: приторно-слащавые и внешне хрупкие, но необычайно агрессивные.

Затем промелькнули кадры, снятые на девяносто восьмом дне рождения отца Хулио. Туда съехалось множество народу: сорок три правнука, тридцать шесть внуков, одиннадцать детей и еще примерно двести друзей и соседей. Целое море поющих и танцующих людей.

Во время полета на Кубу на борту было три клетки с петухами, которые с завидной регулярностью оглушительно кукарекали. На экране появились машущие птичьи крылья, снятые крупным планом.

На многолюдном кубинском концерте двадцать тысяч рабочих подпевали и пританцовывали, размахивая руками, в такт страстным песням Хулио.

Бородач Кастро горячо обнял исполнителя в знак благодарности. Я обратила внимание, что на вожде была пара кроссовок от «Nike».

Иногда мне кажется, что я похожа на Линуса из комиксов о Снупи. Только в отличие от нарисованного персонажа, который не мог обходиться без теплого маленького одеяльца, для меня жизнь немыслима без любви.

Любовь нужна мне всегда, пожалуй, даже больше, чем другим женщинам. Без нее я бы задохнулась и умерла. Я смакую любовь во рту, прячу под подушкой, ощущаю всем своим чревом, переплавляю в слова и записываю на бумаге.

До встречи с Мудзу главным в любви для меня было собственное упоение этим чувством. Все мужчины, однообразной чередой прошедшие через мою жизнь, были похожи на стопку конвертов, с той только разницей, что мужчины умеют ходить и заниматься сексом. Каждый раз я вкладывала переполнявшее меня чувство в следующий, пока пустой, конверт и делала вид, что кто-то незнакомый прислал мне письмо с пылким признанием в любви. Я усиленно притворялась, что эти письма были для меня приятными сюрпризами, хотя на самом деле их содержание — любовь — с самого начала было порождением моей, и только моей фантазии. А мужские тела служили для выдуманных мною чувств лишь временными хранилищами.

Мудзу был не похож на остальных мужчин. С ним я впервые обрела душевный покой, он дарил мне тепло и искреннюю преданность. Он приобщил меня к магии секса, открыл мне необозримое пространство воображения. Он первым показал мне, что любовь и физическая близость могут сливаться в гармоничном единстве.

Кроме любви, он дал мне очень многое. Приоткрыл окно в неведомый доселе мир, который был прежде недоступен и непонятен мне.

Мы вместе читали, беседовали, медитировали, занимались любовью, ели, гуляли, смеялись и, конечно, спорили. Я больше не курила, не пила и не принимала транквилизаторы. Сны приносили отдохновение и покой, и во сне остров Путо представал во всей красе — пустынные берега, отвесные скалы и храмы.

Наступил март — третий месяц нашей любви.

На газонах робко пробивались первые зеленые травинки. Еще немного, и вишневые деревья оденутся пышными белыми цветами. По-прежнему дул сильный, но уже не такой пронизывающий ветер. Весна была не за горами.

Неделя выдалась тяжелой.

В понедельник мне предстояло читать лекцию для учащихся последнего курса и слушателей аспирантуры на факультете Восточной Азии Колумбийского университета. В США приехала группа китайских писателей, и я должна была принять участие в дискуссии.

Аудитория была заполнена до отказа. Я окинула взглядом безбрежное море темных и белокурых голов, заметила, что многие стоят в проходах и у дверей. У одного из организаторов мероприятия я выяснила, что в крупнейшей китайской газете США было загодя опубликовано объявление, занимавшее целую полосу, под сенсационным заголовком: «Решающее литературное сражение современности — новаторы против традиционалистов. Дискуссия с участием непризнанных китайских авторов и представителей официальной литературы». Многие, прочитав этот анонс, устремились на лекцию.

Вообще-то, если вашу книгу запретили в Китае, — это вовсе не повод для гордости. Этот факт, а вернее, наказание, влечет за собой весьма серьезные и ощутимые в практическом плане последствия. Вас вынуждают залечь на дно и не появляться на публике в течение шести или семи лет. А официально признанные литераторы пользуются свободой и многочисленными благами, в том числе — пожизненной, гарантированной государством ежемесячной зарплатой.