Зимняя книга приключений. Парижский паркур - Юлия Кузнецова

Вдруг он поднял нож и ткнул им себя в левую руку, с внешней стороны, чуть ниже локтя. Показалась кровь. Тогда он размазал ее пальцем и двинулся вбок, туда, где было пространство между ящиком и стеной кафе.

Я не осмелилась шелохнуться. Вскоре он снова показался. Подошел к мусорному баку, но смотрел наверх, что-то бормоча. Я затаила дыхание, разглядывая его. Волосы грязные, все спутанные. На щеке – болячки. На шее на кожаном шнурке кулон – серебряный носорог. А по правой руке тянется шрам... Большой, грубый, белесый, какой бывает от ожогов...

Когда я увидела этот шрам, то все внутри у меня перевернулось, и я уже собиралась вскочить, напряженно вспоминая те французские слова, которыми смогу объяснить, что я делаю в мусорном баке. Скажу «паркур», наверняка он знает! Хотя какое отношение паркур имеет к мусорным бакам?! Ничего, главное – не спугнуть...

Но тут дверь отворилась, и на лице мальчика отразился такой испуг, что я снова замерла. Он закивал часто-часто, утирая слезы, бросился к двери и исчез за ней.

Я подождала еще некоторое время, потом тихонько открыла крышку. Легла животом на стенку бака и выбралась, стряхивая с себя прилипшие фантики от конфет и шкурки от фруктов. Раньше меня бы просто вырвало от отвращения, но сейчас мои мысли занимал только маленький вьетнамец. Почему он смотрел на небо? Встречал восход солнца?

Я зашла за бак.

На стене, на уровне роста мальчика, было выведено карандашом несколько иероглифов. Они были написаны карандашом. Под надписью темнело пятно засохшей крови.

Я достала мобильник.

– Знаешь, хани, – сказала Ника, разглядывая меня, – я, конечно, понимаю, что ты не любишь пользоваться духами, но...

– Сейчас умоюсь, – вздохнула я и, отодвинув ее, зашла в ванную.

Ника оперлась о дверной косяк. В руках ее была здоровая шоколадка, от которой она откусывала огромные куски.

– Я бы на твоем месте продезинфицировалась еще, – хмыкнула она, – у тебя на спине колбасные очистки. Или так надо?

– Так не надо, – отрезала я и, включив воду, принялась умываться.

Я плескала и плескала в лицо холодную воду, словно стараясь проснуться. Проснуться и обнаружить, что зареванный мальчик, который ранил себя в руку и кровью подчеркнул на стене иероглифы, – это сон.

Но проснуться не получалось. Тем более что в кармане у меня был мобильник, а в его «Галерее фотографий» – картинка с иероглифами.

– Откуда шоколад? – спросила я, вытирая лицо и руки полотенцем Ники.

Она проследила взглядом, как я его вешаю, но ничего не сказала.

– Доминик дала.

– А я думала, у нее диета. Один лук на уме.

– Она сказала, что сейчас у нее бурная мозговая деятельность и мозгам нужна подпитка. Не знаешь, что она имела в виду? – спросила Ника.

– Потом расскажу.

– Завтракаем сегодня у мадам, – объявила Ника, – она приглашала нас на блинчики.

Я вздрогнула, вспомнив мутные фотографии нас, спящих.

– Нет, дорогая, прости, но эти блинчики мы есть не будем! Нет никакой уверенности, что в них нет...

«Мышьяка», – хотела сказать я, но сказала:

– Обезжиренного молока или обессахаренного сахара. А нам вроде нужно только жирное и сладкое! Пойдем-ка в кафе «Багет»? Позавтракаем, как аристократы, – пирожными «макарунс». Угощаю!

«А заодно я попробую что-нибудь о мальчике разузнать», – подумала я. И добавила:

– Только погоди, я приму душ. Запах-то, и правда, отвратительный.

Из посетителей был только пожилой лысый дядька, читавший газету и откусывающий от багета (значит, ему они их испекли, а нам нет?), запивая кофе из крошечной чашечки. Ника постаралась и выбрала почти все виды «макарунс» (еще бы, за мои-то денежки) – и с запахом роз, и с карамелью, и с молочным шоколадом, и с чаем матча, и с апельсином, и даже с каким-то пэшн фрут.

Хозяйка кафе улыбнулась довольно дружелюбно и к кофе, помимо заказанных «макарунс», вынесла еще печенье, ломкое, хрустящее, с поджаренными тонкими краями, и объяснила, что называется оно «черепица».

– Черепица? – переспросила Ника. – Вау! Пойду помою руки.

Хозяйка показала знаком, где туалет, а я, воспользовавшись Никиным отсутствием, спросила, как поживает мальчик, который у них живет или работает.

– What boy? – не поняла хозяйка.

Я объяснила по-английски, как из кафе утром выходил мальчик и он плакал.

Но хозяйка, вежливо улыбнувшись, пожала плечами. У них нет мальчиков. Только она и охранник. Она выпекает хлеб и варит кофе. Он охраняет. И никто у них не живет.

– Sorry, – пробормотала я и принялась скорее за кофе.

Ника вернулась, а я все была погружена в свои мысли. Может, мальчик все-таки был видением? Эдаким призраком предместья Парижа?

Я глотала кофе, горячий, сладкий – как лекарство. Мне хотелось, чтобы навязчивая картинка с мальчиком исчезла. Потому что она меня тревожила.

– А тебе не стыдно? – вдруг спросила Ника, откусывая от своего пирожного.

– За что? – я чуть не подавилась «черепицей». Ника все-таки следила за моими занятиями паркуром, что ли?

– Велл, что родители послали нас в Париж, чтобы мы прикоснулись к прекрасному, а мы болтаемся с тобой по великим музеям и ничего прекрасного понять не можем. Ну, ничего нас с тобой не трогает так... До глубины души.

– Чего это ты задумалась о глубине души? – с подозрением спросила я.

– Я же без пяти минут актриса. Если завтракать так каждый день, меня однозначно возьмут на роль полной девушки в том сериале!

– Ну хорошо, – кивнула я, – давай сегодня будем стараться проникнуть в суть музеев. Что там у нас по списку?

– Музей Науки и Индустрии в парке Ла-Виллет, – проговорила Ника, заглянув в свой справочник.

– Что ж, попробуем быть серьезными, – кивнула я. – Если папуля позвонит, а он это явно сделает, будет что ему рассказать.

Я бросила взгляд на хозяйку.

Она что-то негромко спросила у лысого дядьки, он ей ответил, кивнув на чашку с кофе, а потом она застыла рядом с ним на несколько минут, глядя в окно и думая о чем-то своем.

Музей Науки и Индустрии находился в огромном современном здании и весь был из стекла и металла, как говорит про такие здания мой папа.

– Думаешь, это кубизм? – спросила я, поднимаясь по ступенькам. – Или какой-нибудь конструктивизм?

– Думаю, хай-тек, – важно сказала Ника, но тут же призналась, – в путеводителе прочла. А вообще тут – кул.

Внутри и правда было «кул», как в космическом корабле, тоже везде металл и пластик, сплошная автоматика и свисающие с потолка серебристые звездочки.