Назвать своей - Оливия Гейтс

А это означает, что ему суждено до конца своих дней жить в аду, молясь, чтобы жизнь его была долгой ради Леонида, и выносить пытку близостью к Калиопе.

Тело продолжало желать ее, и желание это не могла погасить вода: ни ледяная, ни обжигающе-горячая. Он сполоснул волосы и откинул их с лица, и тут же нахлынуло мучительное воспоминание о тех временах, когда это делала Кали…

– Максим!

Он крепче зажмурился, но ее голос продолжал звать его. Такой, каким был когда-то, – страстный, голодный.

– Максим!

Вот, опять. Но на этот раз он прозвучал так… реально. Его глаза распахнулись, чтобы убедиться, что слух обманывает его, и сквозь капли воды и запотевшее стекло душевой кабины он увидел… ее.

Он открыл дверь кабины. Калиопа, словно возникшая из его фантазий, стояла на фоне двери ванной в атласной сорочке и темно-голубом халате. Максим замер, ожидая, что она скажет.

Кали, обжигая взглядом, пробежала глазами по его телу, болезненно поморщившись при виде шрамов, оставшихся после падения с парашютом, тихо ахнула, заметив возбуждение Максима, и снова взглянула ему в лицо.

Из-за шума все еще льющейся воды он едва смог расслышать тихий шепот:

– Я не могу больше ждать. – И она, шагнув прямо под водяные струи, прижалась к нему.

Максим, едва устояв на ногах от такого напора, изумленно посмотрел на Кали. Неужели это ему не снится?

Словно отвечая на немой вопрос, она обвилась вокруг него.

Он резко прижал любимую к мраморной стене, обняв одной рукой затылок Кали, а другой – ее спину. Они замерли на несколько бесконечных секунд, тяжело дыша, прижавшись друг к другу и скрестив взгляды. На лице Кали, в ее глазах было написано желание.

Она запустила руки в волосы Максима, о чем он мечтал всего несколько минут назад, притянула его голову к себе и жадным поцелуем впилась в губы. Но он отказался разделить ее страсть, парализованный таким натиском, словно не веря в происходящее. Калиопа разочарованно застонала и сильно укусила его за нижнюю губу.

Максим глухо зарычал, поставил ее на ноги и сорвал с нее халат и сорочку. Прижавшись к его груди своей набухшей от желания грудью, Кали потерлась животом о его возбужденный член.

Волков опустился на одно колено и избавил ее от последнего кружевного лоскутка, прикрывающего тело. Но едва он приник губами к плоти, которую так давно жаждал, Калиопа снова запустила руки в его волосы, заставляя Максима подняться. Вся дрожа, она обхватила ногами его ягодицы и всхлипнула:

– Я хочу, чтобы ты вошел в меня. Прямо сейчас.

По щекам ее бежали потоки слез, смешиваясь с водой, льющейся сверху.

– Сердце мое…

Он и сам не узнал свой голос, которым прорычал эти слова. Больше никакой сдержанности. Своей требовательной фразой она лишила его самоконтроля.

Слившись с любимой в поцелуе, Максим легкими толчками начал проникать в ее горячую и влажную глубину и ощутил, как нахлынуло, оглушая, удовольствие. Кали открылась навстречу, полностью отдаваясь вторжению. Но едва Волков начал осторожно двигаться внутри ее, она снова укусила его за губу.

– Я не вынесу, если это будет медленно или нежно. Дай мне всего себя, всю свою силу и жадность. Опустоши меня. Изнури меня.

Он скорее остановил бы свое сердце, чем отказался дать ей то, о чем она просит. Глядя в ее блестящие от слез глаза, он одним сильным толчком вошел в нее до предела: яростный, неистовый. Изумление, болезненное удовольствие, плотский голод отразились на лице Кали, звуча в ее вскриках.

Максим прижался лбом к ее лбу и глухо застонал от остроты ощущений.

– Калиопа, наконец, душа моя, наконец…

– Да… Я так по тебе скучала. Я с ума сходила от тоски…

Больше не в силах сдерживаться, он, словно таран, начал двигаться в ее тугой тесноте, облегающей его даже несмотря на то, что Кали родила ребенка. Почти теряя разум от ощущения возвращения домой после долгого изгнания, Максим входил в нее и выходил. Вскрики Калиопы становились все громче, пока не стали наконец пронзительными.

Она задрожала, ее влажная плоть сомкнулась вокруг его плоти с хорошо знакомой ему силой, доводящей до исступления. Волков знал, что это означает приближение оргазма у Кали. Его выпады стали еще чаще, превратились в неистовые удары. Наконец, в самой глубине ее естества зародились спазмы, сотрясая все ее тело внутри и снаружи. Ее вскрики слились в один протяжный крик, который с каждой волной пробегающих по ней сладких судорог становился все глуше.

Максим переждал, пока эта буря утихнет вместе с последним содроганием и последней слезой, а потом сам кончил, выплескиваясь в мучительном экстазе, вздрагивая от следующих один за другим приступов обжигающего удовольствия.

Кали, пресыщенная, бессильно обвисла в объятиях Волкова. Он, тоже едва держась на ногах, соскользнул на пол, не выпуская ее из рук и целуя.

Их языки вели ленивую дуэль. В голове у Максима было пусто. Долгое-долгое время спустя он оторвался от губ любимой и посмотрел на нее. Ее голова упала ему на плечо, взгляд был затуманен удовлетворением.

А затем ее губы, опухшие от его поцелуев, произнесли:

– Ты женишься на мне?

Максим разглядывал покрасневшее лицо Калиопы, гадая, не сошел ли он окончательно с ума. Но она на самом деле сказала это.

Ему хотелось задать один-единственный вопрос, но не здесь. Сначала надо было выйти отсюда. Он выключил воду, вынес Кали из душевой кабины, вытер ее полотенцем и уложил на кровать. Она приняла его помощь, словно кошка ласку хозяина.

Максим лег рядом, обнял ее, начал ласкать и целовать, а потом задал вертящийся в голове вопрос:

– Почему ты передумала? Что изменилось?

Она отпрянула и посмотрела ему в глаза печальным взглядом.

– Нет! Боже мой, пожалуйста, не отвечай. Я не хочу терзать тебя. Не надо объяснений. Не хочу знать ничего, кроме того, что ты здесь, в моих объятиях.

Калиопа обхватила его лицо ладонями.

– Но мне нужно, чтобы ты понял, почему я тогда отказала и держала тебя на расстоянии целых три месяца. – Она замолчала и глубоко вдохнула. – Это из-за Леонидаса.

Ее умершего брата, в честь которого назвали Лео.

Чувствуя, что откровенность Кали причинит ей боль, Максим не хотел, чтобы она продолжала. Но он понимал, что ей необходимо снять с себя какое-то бремя. Повернув лицо, он коснулся губами ладони Кали и кивнул, поощряя ее продолжать.

– Я мало рассказывала тебе о себе, потому что раньше мы не особо интересовались личной жизнью друг друга. Леонидас был из всех братьев самым близким мне по возрасту и по духу. Мой единственный друг. Мой Михаил. Он тоже занимался экстремальным спортом. Он принимал участие в соревнованиях по десятиборью и получил тяжелый перелом левого колена. В процессе лечения выяснилось, что в костях вокруг коленного сустава у него опухоли. А брат долго считал боль от них результатом чрезмерных тренировок. Исследование показало, что это злокачественная форма рака кости. Мы говорили всем, что Леонидасу предстоит операция по вправлению перелома. Только я знала, что будет вырезаться опухоль, чтобы спасти ногу. Но затем выяснилось, что болезнь сильно запущена: метастазы уже поразили легкие. Врачи сказали, что, если применить химиотерапию, у брата есть реальный шанс выжить. Я уговорила его начать лечение и была с ним рядом, пока оно проводилось. Брат хорошо перенес курс химиотерапии, но год спустя у него обнаружили еще одну опухоль. На этот раз спасти ногу было невозможно, и шансы на выживание быстро падали. Когда мы с братом вышли от доктора, сообщившего нам эти новости, Леонидас сказал, что хочет побыть один и вернется домой позже. Но через два часа мне позвонили из полиции. Брат насмерть разбился на машине. Я… Я думала, что у нас с ним еще есть время побыть вместе. Но он ушел так внезапно. Это был такой опустошающий удар.