Дракон Потапов у динозавров - Светлана Аркадьевна Лаврова

не встречала, лет триста, он всё по столицам… А Дионис если и прискачет на шум, так от него большого вреда не будет, он благодушный, хотя и вспыльчивый. Покричит-покричит – и успокоится. Ой, мальчики, вы же совершенно ничего не едите! Мария! Что ты за хозяйка, у тебя гости голодом сидят! Мария-а-а!

– Она пошла маленького кормить, – сказал доктор. – Не кричи так, тётя Афродита.

– Да мы наелись, – откинулся на спинку стула округлившийся Сидоров. – Всё так вкусно, что я сейчас лопну.

– Тебе надо много кушать, малыш, – заворковала тётя Афродита, жалостно глядя на Сидорова. – А то такого худого ни одна девушка не полюбит. Вот с брата бери пример – в теле и трёхголовый! Сразу видно – порядочный мужчина и не совсем безмозглый.

– Братик, – хихикнул Сидоров.

– Брат – это святое!! – проорал невесть откуда взявшийся Костас. – Так выпьем за всех людей на земле, ибо все они братья! Кроме сестёр, конечно.

Глава 7. «Сезам, откройся» по-гречески

Потапов почему-то очень не любил рано вставать. Организм у него был так оригинально устроен. И что поразительно, организм Сидорова был устроен точно так же. Может, они и вправду родственники?

Поэтому они вовсе не обрадовались, когда ранёшенько на рассвете тётя Афродита с торбой за плечом вытолкала их из дома.

– Пошли, пошли, шевелите ножками, – подпихивала она их сзади. – Травы на восходе добывать надо, а они ишь дрыхнут!

– А завтрак? – жалобно намекнул было Сидоров.

– Никаких завтраков! Волшебные травы следует брать налегке, когда организм не отягощён материальными ценностями, а токмо духовными. Ничего, сейчас умоетесь в Кастальском ключе, полегче станет.

Парнас на рассвете оказался совершенно не такой, как днём. Не раскалённый, слепящий, контрастный от чётких теней кипарисов и колонн, а мягкий, как только что написанная, ещё влажная акварель. Даже по краям растекался немного – из-за тумана.

– И ещё на недавно испечённый кекс похоже, – шепнул проголодавшийся Сидоров. – Пахнет так же, и видно, что свеженький.

– Ну, мы готовы, – сказал он, обтирая ладонью воду с лица. – Как её искать, эту разрыв-траву?

– А никак, – хмыкнула тётя Афродита. – Вы её от другой травы не отличите. Посидите пока на камушке.

– Так зачем же вы нас подняли в такую рань! – взвыл Сидоров.

– А чтоб вы, два молодца, охраняли меня, женщину хрупкую и трепетную, ото всяких злодеев и охальников, – захихикала тётя Афродита. – Ничего, ребята, не серчайте. Если я найду разрыв-траву, то надо будет быстро идти к святилищу и разламывать скалу, пока трава не увяла. Что же мне, за вами в деревню бежать да будить? Мне быстро бегать тяжело при моей комплекции, – и тётя Афродита обвела руками свои более чем пышные формы.

– И вообще, это же ваш родственник, а не мой, вот вы с ним и разбирайтесь.

Это было справедливо, и Потапов с Сидоровым сели на какую-то вылезшую из земли древнюю колонну. Тётя Афродита шустро перебегала с места на место, нагибалась, принюхивалась, ворошила траву прутиком, что-то бормотала по-гречески или на ином языке. Наверное, на ином, потому что Потапов и Сидоров не понимали ни слова, а магия Кастальского ключа ещё действовала, и греческую речь они разумели, как родную.

– Я читал, что культ богини Афродиты пришёл из Малой Азии, теперь там Турция, а была Иония, греческая земля, – шепнул Сидоров. – Может, она по-тамошнему говорит.

– Так, встали и пошли, – скомандовала наконец тётя Афродита. – Нету тут разрыв-травы, не то место. А ведь была, точно она тут росла, когда римляне пришли… ну, эти римляне всё испаскудят. Поди-ка всю разрыв-траву и повыдергали, чтобы бомбы делать…

– Разве римляне делали бомбы? – удивился Сидоров.

– Римляне всё делали: дороги, водопроводы, туалеты краше дворцов… может, и бомбы делали, я не помню, – отмахнулась тётя Афродита, настроение которой заметно испортилось. – Что вы мне зубы заговариваете, живо вперёд на ту сторону холма!

Они прошли вперёд и левее, потом ещё левее. И оказались посреди бараньего стада. Множество кудрявых овечек, как с картинки, деловито щипали траву. На Сидорова они внимания не обратили, а Потапов им показался подозрительным. Две овцы жалобно замекали, третья упала в обморок в красивой позе, как героиня классического романа. Остальные тоже как-то погрустнели.

– Ага, а ещё говорят, что овца – глупое животное, – довольным тоном сказал пастух, худой невысокий человек с весёлыми глазами. Глаза почему-то были ярко-голубыми, что для грека необычно. – А у меня овечки умницы – вмиг тебя, трёхголового, узнали. Много-много сотен лет прошло с той поры, как их предков ел твой родич Пифон. А они почуяли опасность. Генетическая память называется.

– Да я травоядный! – возмутился Потапов.

– Выродилась драконья порода… да-да, я помню, вчера у доктора Димико мне показали травоядного французского археолога из России, – закивал пастух. – Но овцы чуют… кровь твою драконью чуют, предки твои не травку на этих горах щипали, а овец да коз гоняли… ну и похуже бывало. Оэ! Тихо, глупые, этот безопасный!

Это он овцам крикнул. Овцы тут же успокоились и принялись за прерванный завтрак, чему Сидоров слегка позавидовал.

– Хватит болтать, Таки, лучше бы подсказал, где искать разрыв-траву, – проворчала тётя Афродита.

– Эй, Афродита, а что ты такая грустная? Тебе не идёт хмуриться, у тебя тут же морщины образуются и совершенно не видны ямочки на щёчках, – подмигнул Таки. – Эка невидаль – разрыв-трава! Сейчас найдём. Пифона, значит, выпускать будете… ну-ну. Идеалисты покруче Беркли и Канта. А уж Шопенгауэр просто плачет на эту тему.

Он поднялся и захромал по склону. Потапов вчера и не заметил, что у пастуха нога не в порядке.

– Где-то тут она росла, – сказал Таки. – Эй, а вы не ходите!

– Это вы овцам или нам? – уточнил Потапов.

– Больше овцам… да и вам тоже. А то как овца на разрыв-траву наступит, так ногу ломает, – пояснил Таки. – Я, вишь, тоже хромаю – неудачно поддел ногой стебелёк разрыв-травы. Уже всё зажило, а хромота осталась. Оно, конечно, лучше бы тут овец не пасти по технике безопасности, но на этом склоне самая сочная трава в окрестностях, овцы жиреют, как свиньи. А разрыв-трава – штука редкая. Очень мала вероятность, что на неё наступишь. Эйнштейн бы вообще пренебрёг такой минимальной вероятностью. Конечно, я перед тем, как овец выпустить, пастбище палкой проверяю, но могу и пропустить. Кстати… Эй, парень! Да-да, ты, одноголовый! Принеси-ка мне палку мою, вон, я у камня оставил. Да не бежи, остолоп! Осторожно иди, прощупывая