Резидентура. Я служил вместе с Путиным - Алексей Ростовцев

– Поедем, – сказал Женя и поднялся с дивана.

Это была какая-то фантасмагория. Когда мы прибыли под Фридрихсбрунн, то увидели фазана, сидящего на том самом дубе. Конечно, это был уже другой фазан. А может быть, тот самый. Охота на эту птицу была тогда запрещена, но ради спасения товарища пришлось нарушить запрет. Женя сам застрелил фазана, сам его ощипал и зажарил, а съели мы его, собравшись двумя семьями. Дело было в воскресенье, а именно в выходные дни у опера чаще всего случались приступы хандры, поэтому мы старались каждую свободную минуту заполнять активным отдыхом.

У меня есть несколько альбомов со снимками, которые запечатлели некоторые моменты нашей жизни в ГДР. Рассматривая эти альбомы, мои московские знакомые говорят:

– Складывается впечатление, что ты в Германии ни черта не делал, а все на экскурсии ездил, охотился, рыбу ловил да грибы собирал.

Я отвечаю резонно:

– Нашу работу нельзя было снимать, а то, что вы видите, фотографировать не возбранялось, поэтому и складывается такое одностороннее, сели не искаженное, представление о моем житье-бытье в ГДР.

Когда я сам разглядываю эти снимки, то забываю все плохое и думаю про себя: «А ничего мы там жили, кучеряво жили, можно сказать!» И в самом деле. Вот я держу за жабры только что пойманного окуня, вот отрезаю себе кусок от кабаньей туши, насаженной на огромный вертел, а рядом торчат рога и копыта побитой дичи – оленей и косуль, вот прыгаю с катера на берег, чтобы взять подстреленную утку, вот устанавливаю в багажник машины большую корзину, переполненную благородными грибами-маронами, вот любуюсь красотами Саксонской Швейцарии, стоя на одном из бастионов неприступного замка Кёнигштайн, вот рассматриваю каменный лик императора Барбароссы на горе Кифхойзер, а вот сижу в шезлонге с бутылкой пива в руке на берегу живописного озера, над которым по ночам витают души мансфельдских графов, чье мрачное обиталище хорошо видно с точки зрения моего сидения. Ну чем не жизнь?! Читатель спросит, кто организовывал все эти рыбалки, охоты и экскурсии, кто платил за бензин и за все прочее? Отвечаю: рыбалки и охоты, как правило, организовывали немецкие друзья из окружного управления МГБ или из окружного управления Народной полиции. Организацию экскурсий взяли на себя функционеры из Общества германо-советской дружбы, в котором состояли почти все взрослые граждане ГДР и дети старше четырнадцати лет. Каждое из этих мероприятий завершалось шумным застольем. Мы хохмили, рассказывали анекдоты, пели, дурачились, устраивали веселые розыгрыши. Один из таких розыгрышей вспоминаю чаще других. Ранней весной 1974 года мы с немцами поехали на экскурсию в Оберхоф – столицу зимних видов спорта. В то время средства массовой информации Запада много думали по поводу высылки из Советского Союза писателя Солженицына. До провинциального Оберхофа эта информация доходила, по всей видимости, в сильно искаженном виде. Там мало кто знал, как выглядит Солженицын, поэтому моим коллегам Славе Викулову и Володе Портнову ничего не стоило убедить хозяина ресторана, где мы обедали, что Солженицын – это я. Оркестр исполнил в мою честь какую-то бравурную мелодию, а потом мне принесли Книгу почетных посетителей заведения, и я с важностью исписал несколько ее страниц какими-то благоглупостями, после чего расписался фамилией прославленного земляка. Бюргеры оберховского захолустья не разбирались в политических пристрастиях писателя. Его имя было на слуху – вот они и встретили меня, как положено встречать знаменитость. То, что «Солженицын» свободно владел немецким языком, хозяин воспринял как должное. А почему бы мне хоть раз в жизни не побывать Солженицыным? Ведь мы с ним земляки по Кисловодску, окончили один университет, да и сейчас живем в одном округе Москвы.

В Берлине наш коллектив проводил свой досуг иначе. Там мы, как я уже писал выше, были отсечены от немцев и поэтому по выходным ездили либо в дом отдыха «Грюнхайде», либо занимались ужением рыбы и сбором грибов, объединившись в пары (у нас была одна машина на двоих). Посещали, разумеется, знаменитое в то время варьете «Фридрихштадтпаласт», оперу, великолепные берлинские музеи. В берлинский период моей жизни я объездил всю ГДР по долгу службы. Не осталось там, наверное, ни одной достопримечательности, с которой бы я не познакомился. В поездки брал с собой жену. Она создавала уют в салоне автомобиля и не давала мне заснуть за рулем. Дочь моя в то время была уже взрослой. Она училась в одном из московских вузов и наведывалась к нам в Берлин летом. В Берлине я узнал о рождении внучки. Потом внучка подросла и тоже стала ездить к нам в гости. Но это уже никому не интересно.

Расскажу-ка я лучше о том, как был обустроен наш быт на разных этапах моей германской жизни. В 60-е годы жили мы очень скромно. Нам выделили квартиры в домах старой постройки с печным отоплением. Мебель была трофейная в очень плохом состоянии. Хотите верьте, хотите нет, но наша улица освещалась газовыми фонарями. Под фонарями расхаживали трубочисты в черных цилиндрах с перепачканными сажей физиономиями. Все было, как в девятнадцатом веке. О телевизорах, холодильниках и стиральных машинах мы могли только мечтать. Однако это время я вспоминаю, как самое романтическое в моей жизни. Я с головой окунулся в совершенно новый, неведомый мир, который раньше знал только по книгам. Я был молод, здоров и легко переносил всевозможные тяготы и невзгоды. Жену было жаль: она на родине оставила любимую работу, ей было неуютно и одиноко в мрачноватой, неблагоустроенной, заставленной разным хламом квартире. Но самым ужасным ей казалось то, что она не знала ни слова по-немецки. Трехлетняя дочь легко адаптировалась в новых условиях.

Все мы тогда пребывали в невысоких чинах и должности занимали невысокие, поэтому оклады наши не позволяли нам роскошествовать. Я прибыл в ГДР в августе 1965 года, а в декабре моей жене исполнилось тридцать лет. Так вот: в день ее рождения в моих карманах не нашлось денег ни на цветы, ни на подарок, ни на бутылку шампанского. И тогда я в первый и в последний раз в жизни залез в казну и купил все, что положено. До получки оставалось целых пять дней, и все эти дни меня мучала совесть. Только когда положил на место несчастные сто марок, успокоился. За время первой командировки меня дважды повышали в должности и один раз в звании. Соответственно росла зарплата. В конце командировки мы жили уже вполне сносно. ГДР в то время была на подъеме. В республике велось интенсивное жилищное строительство. В 70-е годы друзья постепенно стали переселять нас в современные квартиры, обставленные новой мебелью и бытовой техникой. Гэдээровское телевидение несколько раз в неделю показывало выпуски «Новостей» и советские фильмы на русском языке. Это была отдушина для женщин. В 80-е годы немецкое телевидение показывало на одном из своих каналов первую программу советского телевидения в полном объеме. Это делалось по просьбе наших военных. Ведь в ГДР в то время проживало около полумиллиона советских граждан. С получением школьного образования у наших детей проблем не было. Моя дочь окончила в Галле восемь классов нормальной советской школы. Если бы не подошло мне время уезжать, окончила бы и все десять.

Знаю, что читатель с нетерпением ждет, когда же я начну вспоминать о самом знаменитом опере Представительства, о том, которому было суждено стать президентом России. Тут уж мне не отвертеться. Да, я служил в ГДР в одно время с В. В. Путиным. Это были годы с 1965 по 1987. Более того, в какой-то период я даже курировал их Дрезденскую резидентуру, располагавшуюся в солидном просторном особняке по Ангеликаштрассе, 2. Время от времени наведывался к ним. Последний раз был у них перед своим отъездом. Проводил оперативное совещание по итогам предыдущего года. Они, когда приезжали в Берлин, тоже ко мне захаживали. Я хорошо помню весь их коллектив, даже секретаршу помню. О каждом могу рассказать что-либо достопримечательное. Будущего президента тоже помню хорошо, но о нем не могу ничего вспомнить. Он относится к числу людей, не оставляющих следов в памяти. Видимо, таким и должен быть настоящий разведчик. Думаете, я боюсь вспоминать? Мои предыдущие писания свидетельствуют о том, что я ничего не боюсь. Впрочем, погоди, читатель! Вспомнил! Когда В. В. Путин приехал в Представительство, кто-то обронил такую фразу: «К нам прибыл сотрудник из Питера с немецкой фамилией» (Pute – по-немецки «индюк»). Еще помню, как в моих списках оперработников разведгрупп я исправил «майора» на «подполковника», когда его повысили в звании. Больше не помню ничего. Клянусь, что не вру.