Последствия. Конец Империи - Чак Вендиг

Взрослые, однако, почти о нем не разговаривают — как и с ним. И другие гунганы тоже не приходят его навестить. Никто даже не называет его по имени.

Меня зовут Мейпо, — говорит мальчик.

Моя Джа-Джа.

Привет, Джа-Джа.

Твоя хочет перекус? — Инородец помахивает в воздухе красной рыбкой. — Пик-пок рыба оченя хороший.

Нет.

Ох! Ладушки.

Снова наступает тишина, подобная растущей пропасти.

Мальчик отмечает, что гунган старше многих своих сородичей, которых Мейпо встречал здесь в Тиде. С подбородка Джа-Джа уже свисают извивающиеся усики — не волосы, но скорее тонкие, похожие на рыбью кожу отростки, которые покачиваются при каждом его движении. Он осторожно подносит рыбу к губам, словно колеблясь, что с ней делать. Гунган, однако, больше смотрит на Мей- по, чем на рыбу, и внезапно та выскальзывает из его ладони. Он пытается поймать ее другой рукой, но рыба выскальзывает и из нее. Инородец издает встревоженный писк, и внезапно между его сморщенных губ выстреливает язык, ловя рыбу в воздухе и отправляя ее в рот. Джа- Джа морщится и громко глотает.

Мейпо смеется.

Джа-Джа широко улыбается, будто случившееся нисколько его не смутило.

От этого Мейпо смеется еще громче, и гунган, похоже, доволен. Кажется, смех напоминает ему некую музыку.

Твоя откуда?

Со станции «Голас». — По озадаченному взгляду нового знакомого Мейпо понимает, что тот не знает, где это, и поясняет: — Это над Голасом, газовой планетой в Среднем Кольце. Империя использовала нас как заправочную станцию, но, уходя, они решили... взорвать топливные цистерны. Наверное, чтобы те никому больше не достались. Типа как забрали свои манатки и улетели. Мои мама с папой... — Мейпо злится на себя, что даже спустя столько времени не может произнести это слово вслух. Оно застревает у него в горле, и он отводит взгляд.

Ой-ей. — Джа-Джа качает головой, уставившись на собственные колени. — Очень грустно. — Внезапно его глазные стебельки вновь поднимаются. — Твоя хочет цо- глядетя трюк?

Мейпо приподнимает единственную оставшуюся у него бровь:

Ладно, давай.

Издав негромкий смешок, гунган окунает голову в фонтан, погружая лицо в воду. Его рот и щеки раздуваются, и Мейпо ожидает, что он выплюнет воду, но вместо этого гунган напрягается, вытаращив глаза, а затем вода с шипением брызжет из его болтающихся ушей. Щеки Джа- Джа начинают сдуваться, а вода продолжает хлестать по обе стороны его головы.

Не выдержав, Мейпо хохочет так, что у него начинают болеть бока. Инородец же не смеется, а просто с невероятно довольным видом снова садится на край фонтана.

Наконец мальчик успокаивается, утирая слезы.

Отпад, — улыбается он.

Джа-Джа показывает в ответ большой палец.

На самом деле со мной никто не разговаривает, — выпаливает мальчик.

Моя с твоя говорит!

Угу, знаю. Пока что. Но больше никто. Никто даже не хочет на меня смотреть.

Мейпо порой кажется, будто его вообще не существует, будто он всего лишь призрак. «Я даже сам не хочу на себя смотреть», — думает он.

С моя тоже никто не говорит, — пожимает плечами Джа-Джа.

Я заметил. Почему?

Моя точно не знать, — хмыкает гунган. — Моя думать, это потому, что Джа-Джа делать ой-ой ошибки. Большие ошибки. Боссы Гунга давно моя прогнать. Моя не быть дома много годов. А здеся набу думать, что я помогать Империи. — Несколько мгновений инородец с тоской смотрит в никуда, затем снова пожимает плечами. — Моя не знать.

Мейпо, однако, кажется, что тот знает больше, чем говорит.

Вряд ли ты помогал Империи, — неуверенно замечает Мейпо, хотя действительно сомневается в том, что этот странный тип способен на подобное, по крайней ме- Ре преднамеренно. Он всего лишь забавный старый кло- Ун. — Может, ты просто никому не нужен, как и я.

~ Может, это ладушки.

Может, и... гм... ладушки, — вздыхает Мейпо. — Мне просто некуда идти, Джа-Джа.

Моя тоже некуда идти.

Может, нам вместе уйти куда-нибудь... в никуда?

О дуренный мысль!

Извини, — бормочет Мейпо, опустив голову.

Но Джа-Джа лишь смеется:

Нет. Одуренный! Моя улыбаться! Мы быть друж- банами, дружбан! — Гунган гладит мальчика по голове.

Мейпо не очень понимает, что происходит, но «одуренный», видимо, значит что-то хорошее, так что он соглашается с Джа-Джа.

Научишь и меня быть клоуном?

Быть клоуном тоже одуренно. Я учить твоя, дружбан. Мы сделать, чтобы вся Галактика смеяться, да?

Звучит неплохо, Джа-Джа. И спасибо тебе. Джа-Джа показывает ему большой палец и широко

улыбается. Они и впрямь теперь дружбаны.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

На Чандриле ночь. Ветер, дующий в окно, развевает занавески. Легкий бриз приносит запах морской соли и обычный для позднего лета туман.

— В общем, так, — говорит Соло, глядя на голографическую карту, которая парит в пространстве между ним, Теммином и Синджиром. — Джакку — планета-пустыня, что нам на руку, поскольку не придется искать космопорт. Главное — прошмыгнуть через блокаду и приземлиться там, где тебя никто не увидит. — Он проводит рукой в воздухе, и голограмма исчезает. — У меня нет ни одной хорошей карты Джакку, но поверьте, что по большей части это просто дюны и скалы. Но между холмов и плато есть каньоны, а каньоны — прекрасное место, чтобы стряхнуть Империю с хвоста, — усмехается он. — Уж не сомневайтесь, я-то знаю. Используй любую трещину, которая подвернется.

Синджир смотрит на контрабандиста. Контрабандиста — или героя Восстания? Впрочем, какое это имеет значение? Хан готовится стать отцом, и именно такова сейчас его главная роль.

И мысль об этом, похоже, сводит его с ума. Синджир видел нечто подобное, когда еще служил Империи, у офицеров, несших службу в отдаленных гарнизонах и на захолустных базах, — такой же блеск в глазах, дикий взгляд тука-кошки, которую кто-то попытался одомашнить. Взгляд того, кто оказался в ловушке, но продолжает мечтать об иной жизни.

Важно замечать подобную искру во взгляде и не забывать, что из-за малейшей неосторожности она может превратиться в обжигающее пламя. Синджир всегда выискивал среди окружающих тех, в чьих глазах появлялся этот блеск. Именно они всегда предавали Империю, становясь опасными из-за своего дикого нрава.

Таков и Соло. В его взгляде чувствуется то же буйство, сочетающее в себе безрассудство и бесшабашное пренебрежение к законам. Он тоскует по приключениям точно так же, как некоторые несчастные души тоскуют по щепотке спайса на языке — или капле выпивки на губах, думает Синджир.

И в этом свете становится понятно, почему Соло прекрасно вписался в Восстание. Альянс повстанцев — всего лишь формальный союз преступников, жаждущих скинуть правительство, мятежников, которые злятся, что оказались в клетке — по сути, из-за отсутствия иного выбора. Хотя, возможно, это говорит та часть Синджира, что еще осталась в нем от имперца.