Агент полковника Артамонова - Борис Яроцкий

Профессор Обручев опять кивнул, но уже молча.

— Заблаговременный обоснованный выбор маршрутов, — продолжал докладчик, — может решить успех всей кампании.

— И какой же маршрут вы предлагаете?

— Исходя из наличия коммуникаций, четко вырисовываются три маршрута.

— Даже не один?

— Три, — повторил докладчик.

— Конкретней.

— Первый — западный. Форсирование Дуная не под огнем противника, то есть переправа наших войск из Румынии в Сербию. В этом случае мы сохраняем людей, но лишаемся внезапности. Наступление по правому берегу Дуная на Плевну — это кружный путь. Противник успеет организовать оборону, тем более что крепость Плевна — препятствие серьезное, в чем я лично убедился. Если по этому маршруту наступать, то с выходом на Яблоницу и Троянов перевал. Нигде по этому маршруту, за исключением крепости Виддин, инженерные сооружения пока не возводятся. Хотя, как доложил наш лазутчик, там уже побывали английские офицеры инженерных войск.

— Второй маршрут, — торопил император.

— Второй — от Систово. Это старая крепость на правом берегу Дуная, на противоположном берегу — населенный пункт Зимница. При наличии песчаных островов Бужиреску и Адда — здесь место удобное для форсирования.

— Но Систово — это же мощный форпост! На сегодняшний день там уже стоят крепостные орудия.

Капитан уточнил:

— Крепость в зоне досягаемости нашей артиллерии. При блокаде турецкой флотилии форсирование возможно крупными силами.

— А каков правый берег?

И опять капитан уточнил:

— На правом берегу приток Дуная — река Текир-Дере. С ее берегов не просматриваются Систовские высоты, где могут быть установлены турецкие батареи. От Текир-Дере войска пойдут на Тырнов, Казанлык, Адрианополь и далее вдоль железной дороги на Константинополь.

— А что собой представляет третий маршрут?

Как заметил докладчик, император оживился, он неотрывно следил за движением указки. Глаза его, еще несколько минут назад тусклые, вдруг загорелись. Он, видать, в своем кабинете не однажды мысленно прочерчивал маршрут, но не этот, который показал докладчик, не от Систово.

Докладчик уже понял, что император имел в виду третий маршрут, который бросался в глаза всякому, даже неискушенному в стратегии. Это маршрут от крепости Рущук через Сливно, Ямболь, вниз по течению Тунджи на Андрианополь. Далее — на Константинополь.

Указка двигалась медленно с севера на юг. Лицо императора просветлело. Капитан угадал его мысли!

И он же, капитан, его разочаровал, как может разочаровывать рассказчик истории, которую все знают.

— Но, — убежденно произнес докладчик, — этот третий маршрут наиболее опасный. Слева — от Дуная до самого моря — ряд крепостей, подготовленных к длительной обороне. Многое зависит от того, какое сопротивление окажет крепость Рущук. Крепость имеет важную коммуникацию — железную дорогу на Варну.

Чем больше вопросов задавал император (и все они были по существу), тем быстрее у капитана менялось мнение об этом стратеге. Нет, в военном деле он не был профаном и Балканский театр военных действий изучал, как изучает добросовестный офицер Генерального штаба.

— На первый раз достаточно, — сказал он, поднимаясь. — А что же вам, господа, не о чем его спросить?

На упрек императору ответил профессор Милютин:

— Государь, мы вам дали возможность убедиться, что собой представляет наш ученик.

— Как долго он был в командировке?

— Полгода.

— Представьте к поощрению, — император сухо распорядился и, покашливая, покинул аудиторию.

В тот же день профессор Обручев пригласил к себе в кабинет капитана Артамонова. Похвалу за доклад высказал своеобразно:

— Я скрыл от вас одно важное сообщение. Чтоб вы при докладе меньше волновались.

— А разве я волновался?

— Было.

— Тогда я буду и дальше совершенствовать свою волю.

— А сообщение — вот оно, — и профессор зачитал: — «На основании приказа по военному ведомству от 2-го января капитан Артамонов Николай Дмитриевич произведен в подполковники». Можете обрадовать свою невесту. С Богом!

Так у вчерашнего капитана завершился день 15 января 1870 года. До тридцатилетия оставалось десять месяцев.

Военный министр незамедлительно дал ход словам императора: «Представьте к поощрению». Уже на следующий день документы на капитана, теперь уже на подполковника, были отправлены в Канцелярию государя, но подписаны 3 апреля. Согласно этому представлению подполковник Артамонов награждался орденом Святого Владимира IV степени.

— Это твой первый орден? — обрадованно спросила Евгения Михайловна.

— Нет.

— А почему же ты их не носишь? Другие офицеры носят. Даже в театр являются при орденах.

— Для тебя это важно?

— Для меня лучшая награда — это ты, — нашлась невеста. — Но меня же спросят подруги, а что я им отвечу: не знаю?

— Так и говори: не знаю.

— Да, но мои подруги, особенно их мамы, страшно любопытны. В настоящее время Россия ни с кем не воюет, а у тебя боевые ордена. Я не любопытна, но все же в церковь ты пойдешь в парадном мундире, а при мундире полагаются награды. Вот я и хочу знать, какие.

— Тебе их назвать?

И он их назвал: это орден Святой Анны III степени и орден, пожалованный турецким султаном.

— Достаточно?

— Вполне.

Впервые Николай Дмитриевич задумался: Евгения Михайловна еще не жена, а уже столько вопросов и на все требует ответа. Хоть она и заверяет, что не любопытна, но есть ли на свете женщины, не страдающие манией любопытства? Ведь у него служба особая. Как приучить невесту, а в недалеком будущем жену не интересоваться его службой?

Он считал, проще тем его сослуживцам, которые работают под прикрытием посольств. Они обычно своих жен втягивают в агентурную работу. Тогда супруги состоят на денежном довольствии Генштаба. Оба почти в равной мере являются носителями секретов. Такая жена лишних вопросов никогда не задаст.

Уже до свадьбы нужно было выработать правильную линию общения с женой. Но как это сделать?

И он в помощники привлек будущего тестя — Михаила Игнатьевича, статского советника. Разговор был непростой, но полезный для всей семьи Пчельниковах.

Отец сказал дочери:

— Мы с твоей матерью прожили тридцать лет в любви и согласии. Знаешь, в чем секрет нашего согласия? Мать не задавала мне вопросов, которые касались исключительно моей службы. Что можно было, я ей сам говорил.