Оборона Опочки 1517 г. «Бесова деревня» против армии Константина Острожского - Алексей Лобин

Описанные выше боевые действия проходили с 6 по 18 октября. Продолжать войну на территории противника глубокой осенью с почти половиной оставшихся войск было бессмысленно. С наступлением распутицы кн. К. И. Острожский снял осаду городка, который вначале презрительно называли «свиным корытом», и отвел войска в Полоцк.

Большинство польско-литовских источников лаконично говорят о боях в окрестностях Опочки. Так, например, Летопись Рачинского сообщает: «…король Жыкгимонт послал войско Литовское и жолнеров ляхов много, а гетманом над войском князь Костентин Иванович Острозскии, а над жолнерами был пан Свирщовскии, и ходиоли под Опочку, и много лиха Московской земли вчынили, а города не взявшы и вернулися у свою землю»[221].

Польские источники пишут, что, несмотря на неудачу под крепостью, войска благополучно «разорили огнем и мечом» (ferro et igne depopulabantur) территорию врага[222], «великую шкоду в землях московских без ущерба для себя учинили»[223] и т. д., но никто из них не обмолвился о поражении литовских отрядов в окрестностях Опочки, Красного, Ключицы, Белья, которое так подробно, с указанием знатных пленников, описано в русских источниках. После потерянного под Ключищами полона королевские воины не могли похвастаться и большой добычей. В документах Литовской метрики 1518–1519 гг. о количестве захваченных пленных говорится: «А што на малых битвах и под Опочкою, и на иншых пораж ках, и што под замки вкраиными поиманых, всих тых вязьней сумаю семьдесят их (выделено мной. — А. Л.)»[224].

Ягеллонская пропаганда не признавала поражений, а заявляла о победах, доставшихся королю очень тяжело. Весьма наглядно, что «победные» реляции нашли свое место в бумагах венецианского сенатора Марино Сануто Младшего, который фиксировал донесения (awisi) от агентов из окружений венгерского и польского королей. Надо отметить, что итальянские информаторы весьма оперативно доносили сведения о событиях с русско-литовского фронта. В депеше от 13 октября говорится следующее: «…в первом же бою московиты потеряли 20 тысяч, а среди поляков не погибло и 200. В последний [раз?] между сторонами было достаточно много погибших, все же король одержал победу, но очень кровавую, потому что погибли многие военачальники и большая часть польской молодежи (выделено мной. — А. Л.). Князь Московии отступил»[225]. 27 октября из Вуды доктор Алвиз Бон сообщал в Сеньорию: «Было известие из Польши, что поляки встали на московитов, погибло московитов от 20 тысяч, а поляков 2000, и потом в другой раз была битва, и поляки снова стали победителями»[226]. Как видим, двор Ягеллонов в очередной раз пытался выдать желаемое за действительное.

О боях осенью 1517 г. что-то слышали и в Турции, правда, весьма туманно и неопределенно. Так, турецкий посол в Венеции Али бей 28 октября заявил, что «была война между поляками и московитами, и что московиты — малые люди на малых и крепких конях, а поляки на больших конях»[227].

Успех русских войск в Псковской земле был очевиден. Единственный за всю войну 1512–1522 гг. крупный поход войск Сигизмунда на территорию России был остановлен у стен Опочки, поход союзников — крымских татар — также прошел крайне неудачно. Получив данные об успехах своих воевод, Василий III только 29 октября принял литовских послов, которые уже три недели дожидались аудиенции. Встреча происходила при посредничестве Сигизмунда Герберштейна. Перед этим в ходе переговоров государь дал понять имперскому послу, что в перспективе он может присоединиться к христианской коалиции против османов. Но в реальности русская сторона не желала ссориться с султаном, который мог обуздать своего вассала — крымского хана.

Переговоры с литовским маршалком Могилевским Яном Щитом и писарем Богушем Боговитиновичем проходили в сложной обстановке. Возможно, литовские послы ничего не знали о провале экспедиции против Опочки, и разговоры с позиции силы (поход армии Острожского был, по сути, «принуждением к миру») сразу не задались. После того как послы передали верительные грамоты, была зачитана грамота короля Сигизмунда[228]. Затем начались прения, кто из государей нарушил крестоцелование.

Бояре Василия III объявили послам о желании примириться с Литвой, но только в том случае, если король казнит тех панов, которые «учинили нечесть» сестре государя, великой княгине Елене. Кроме этого, продолжали бояре, «которые городы государя нашего отчина от прародителей его, Киев, Полтеск, Витебск и иные городы государя нашего отчину Жигимонт король держит за собою неправдою, и он бы тех городов государю нашему поступился»[229]. Как отмечено далее в Посольской книге, «да о том в спор долго говорили». После таких предложений русской стороны литовские послы не могли не высказать свои встречные претензии: «…ныне государь наш (Сигизмунд. — А. Л.) с великим князем миру хочет на том, чтобы ему князь велики поступился их отчин, что из старины их отчина, половины Новгорода Великого, да Пскова, да Тфери, Вязмы, Дорогобужа, Путивля и все Северы, и государь наш на том миру хочет». Литовская сторона заявила, что «государь наш Жигимонт король из до кончаниа и из кресного целованья великому князю ни в чем не выступил», а Василий Иванович, «преступив крестное целование, да валку почал, и вотчину государя нашего, город Смоленск, взял».

Карта Каспара Вопеля XVI в., на которой изображена Опочка