За Столбами Мелькарта - Александр Немировский

Суффет подал сигнал. Корабль развернулся, чтобы встретить челнок, спущенный с ближайшей к нему гаулы.

Синта поднимается на палубу. В ее длинных черных ресницах трепещут солнечные лучи. Счастье, ты явилось!

Невесту Ганнона окружают моряки. Лица их приветливы.

– Да будет между вами вовеки любовь, – говорит Малх, прикладывая ладонь к груди. – Человек без любви как лодка без весел, как гаула без парусов.

С поздравлением явились Мастарна и Саул. Этруск посмотрел на девушку каким-то странным, слишком внимательным взглядом. Лицо иудея растянулось в улыбке. Губы стали похожи на створку морской раковины.

– Лопни мои глаза, – прорычал он, – такую красавицу взял бы в жены сам царь Соломон!

Синта густо покраснела.

Попутный ветер сменился встречным. Теперь «Сын бури» и все корабли флотилии шли на веслах. Опять свистит плеть Мастарны, и корабль сотрясают вопли рабов.

Берег пустынен. Зато океан полон жизни. Вода кишит мириадами живых существ разного цвета и формы. Из каждой волны взвиваются в воздух рыбки с ярко-красными перьями. Одна из них шлепнулась с размаху на палубу.

– Смотри, как богато здесь море, – обращается Мидаклит к Гискону. – Рыба сама идет в руки.

Мальчик с любопытством разглядывает летающую рыбу, но его внимание отвлекают дельфины. Они резвятся, описывая вокруг корабля правильную дугу, выскакивают из воды и, как бы хвастаясь своей ловкостью, переворачиваются в воздухе на бок.

– Скажи, Малх, – спрашивает мальчик у кормчего, – как ловят этих рыб?

На лице моряка выражение неподдельного ужаса.

– Кто же позволит себе поднять руку на дельфина! – восклицает он. – Дельфин – лучший друг моряка. Боги наделили его разумом. Во время бури он помогает морякам найти путь в гавань. Говорят, что дельфины понимают человеческую речь.

– И музыку, – добавляет Мидаклит, присаживаясь рядом с Малхом. – У нас рассказывают о певце Арионе. Его обучил искусству пения сам бог Аполлон, которого вы, карфагеняне, называете Резхефом. Много лет Арион прожил на чужбине и приобрел большое состояние. Решив возвратиться на родину, он нанял в Таренте[59] судно и, погрузив свои богатства, вышел в открытое море. Жадный кормчий решил завладеть сокровищами Ариона и приказал матросам выбросить певца за борт. «Разреши мне перед смертью взять свою кифару и спеть!» – взмолился Арион. «Пой! – отвечал ему жестокий кормчий. – Только тебе не удастся меня разжалобить!» Арион надел лучший свой хитон, взял в руки кифару и стал на корме. Боги наделили Ариона чудесным даром, и он запел прекрасную песню. Эта песня могла растрогать и каменное сердце. Но кормчий и матросы не слушали Ариона. Вытащив на палубу его богатства, они делили их, ссорясь и осыпая друг друга проклятиями. Арион пел. Из бурных волн моря высунулась черная голова дельфина. Арион пел, и дельфин плыл за кораблем, зачарованный песней. И, когда певец бросился в море, дельфин подставил ему свою спину. Кормчий и матросы этого даже не видели. Разделив сокровища певца, они привели свою гаулу в город Коринф. Каково же было их удивление, когда в гавани Коринфа их встретил Арион, окруженный многими горожанами и стражами! Дельфин доставил певца в Коринф. Кормчий и матросы упали на колени, моля о прощении. Могли ли они понять, что все богатства, все сокровища – золото, серебро, драгоценные камни – ничто перед божественным даром песни!

Мальчик перегнулся за борт. «Хорошо бы оседлать этого дельфина, – думал он. – И поплыть впереди корабля, прокладывая ему путь. Тогда бы нам не были страшны ни бури, ни подводные скалы».

Но вот Саулу захотелось искупаться, и не в этой жалкой лохани, что стояла на корме, а в море. «Корабли плывут медленно, и меня всегда сумеют поднять на борт в случае опасности», – решил он. Саул не слушал уговоров Мастарны. И вот он уже за бортом и весело плещется в волнах. Глядя на его довольное, улыбающееся лицо, изнемогающие от жары моряки завидуют ему, а кое-кто уже сбрасывает одежду, чтобы последовать его примеру. Как вдруг локтях в двадцати от пловца мелькнул острый косой плавник. Акула! Вот плавник исчез под водой и снова мелькнул, но уже ближе к Саулу. Иудей заметил опасность и поплыл к кораблю. Люди замерли. Быстрее всех справился с оцепенением Мастарна. Он выхватил из-за пояса кривой иберийский нож, полученный им у Малха вместе с одеждой, и, сильно размахнувшись, швырнул его в море. Нож шлепнулся рядом с Саулом, и тот успел его подхватить. Еще мгновение – и было бы уже поздно: акула показалась локтях в пяти от пловца. Ее острый плавник вспарывал волны.

Саул повернулся на бок, чтобы встретить опасность лицом к лицу. Мелькнул акулий плавник, напоминающий серп. Зубастая пасть нависла над головой Саула. Но Саул сделал рывок всем телом и с размаху полоснул ножом по брюху чудовища. Волны окрасились кровью. Брошенный Малхом конец каната опустился в нескольких локтях от пловца. Вот он уже держится за канат, и моряки вытягивают Саула на палубу.

Кто-то подносит ему воду. Саул долго и жадно пьет.

– Ну как, испугался? – спрашивает презрительно Мастарна. – Побывал в лапах у Тухалки?

Всем на корабле уже известно, что Тухалка – это злой демон этрусков. К нему часто взывает Мастарна.

Лицо у иудея белее паруса, но он пытается шутить:

– Лопни мои глаза! Если бы не нож, у акулы была бы хорошая закуска!

Мастарна помог Саулу спуститься на нижнюю палубу. Все смолкло, и вдруг Ганнон услышал раздающийся оттуда свист плети и вопль раба.

«Изливает злость на гребцах», – с неудовольствием подумал суффет.

Спустись он в этот момент вниз, ему предстала бы странная картина: Саул изо всех сил колотил плетью по скамейке, а ближайший к нему гребец вопил так, словно его режут. Другие гребцы сдерживались, чтобы не расхохотаться, улыбался и сам Саул, только у Мастарны было серьезное лицо. Он стоял у лестницы, ведущей на верхнюю палубу, и прислушивался, не идет ли кто.

Прошло два месяца. Пять раз за это время корабли бросали якоря. Было основано пять новых колоний. Идя на север вдоль побережья, карфагеняне снова приближались к Столбам Мелькарта. В двух днях пути от Мелькартовых Столбов находилась древняя финикийская колония Ликс. Сюда и держал путь Ганнон. Из Ликса он пошлет корабли обратно в Карфаген, а на «Сыне бури» отправится на юг, в неведомые земли.

На рассвете с правого берега показалась небольшая бухта. В нее впадала река, розовевшая под косыми солнечными лучами. На высоком ее берегу привольно раскинулся Ликс. Белые дома были окружены садами, тянувшимися до синеющих на горизонте гор.

Начался прилив. Ганнон приказал править в устье. Вскоре все суда стали на якоря. Зыбь тихо и равномерно покачивала «Сына бури». Он то поклевывал острым носом, то опускался на воду своей крутой кормой. Ганнон не сводил глаз с туго натянутых якорных канатов.