За Столбами Мелькарта - Александр Немировский

– Сейчас посмотрим.

Мальчик мог бы поклясться, что эти последние слова произнес Стратон. Его голос нельзя было ни забыть, ни перепутать с каким-либо другим.

Ну конечно, это жрец. Он наклонился над спящей Шимбой, и Гискон услышал его злобный шепот:

– Опять не она!

– Клянусь морем, – произнес другой, – Ганнон прячет ее на корабле. Тебе придется подождать.

«Жрец ищет Синту! – ужаснулся Гискон. – Но кто это с ним рядом, с головой закутанный в плащ?»

Двое скрылись в темноте, и Гискон, дождавшись, когда стихнут шаги, вскочил. Он должен узнать, с кем был Стратон. Крадучись, двинулся Гискон в направлении, где исчезли двое. Но ночь словно поглотила их.

Мальчик вернулся к костру. Подбросив сучьев в огонь, он прилег. Тревожные мысли не покидали его. «Этот человек, наверное, моряк, раз он клянется морем. Но кто из моряков изменил Ганнону?»

Наступил рассвет. Тонкие струйки дыма стлались по земле, щекотали ноздри спящих. Люди поднимались. В тумане двигались закутанные фигуры. Мальчик бросился на поиски Ганнона. Суффет спал рядом с Малхом на ложе из ветвей тополя. Он широко раскинул руки. Лицо его было спокойное и ясное, как у человека, видящего хороший сон. Мальчику жаль будить суффета, но он должен это сделать. «Надо его предупредить об опасности», – думал Гискон.

Внимательно выслушал Ганнон рассказ мальчика. Он, конечно, предполагал, что Стратон будет искать Синту: ведь недаром Магарбал послал Стратона вместе с колонистами. Но вот они уже почти у цели, а Стратону даже не известно, на каком корабле Синта. Что же теперь предпримет жрец? Ведь он останется здесь, а Синта поплывет вместе с ним, Ганноном. Она станет недосягаемой для жреца. Правда, у жреца есть сообщник. Кто он? Но если даже этот человек окажется с ним на одном корабле, будет ли он опасен?

– Благодарю тебя, Гискон. – Ганнон положил руку на плечо мальчику. – То, что ты узнал, для меня очень важно. Я буду искать этого человека. И ты мне в этом поможешь.

– Господин! – взмолился Гискон. – Возьми Синту на свой корабль! Я, если ты это прикажешь, не отойду от нее ни на шаг.

Ганнон улыбнулся:

– Хорошо! Отправляйся к ней. И как только мы снимемся с якорей, скажешь кормчему, чтобы он спустил челн. Я буду ждать вас обоих на «Сыне бури».

Мальчик бросился к лодкам.

Весь день стучали топоры. Удары их повторяло на все лады эхо. Казалось, люди и скалы перекликались друг с другом, как кормчие на плывущих в тумане кораблях.

Моряки и колонисты рубили лес и подтаскивали его к мысу Солнца. На этом глубоко вдающемся в море клочке земли и решили воздвигнуть храм Дагону. Стратон будет верховным жрецом нового храма.

В полночь, когда многие уже спали, а Ганнон с Мидаклитом сидели у костра, вдруг стало совершенно темно.

– Смотрите, что делается с луной! – закричал кто-то.

Диск луны покрылся тенью, которая стала быстро расти. Вскоре на небе сверкал лишь один узенький серп.

Ганнон знал, что затмение предвещает страшные бедствия, кровавую войну, мор или неурожай. Тогда жрецы заявляли, что Танит сердится на людей, и устраивали молебствия и жертвоприношения, чтобы умилостивить богиню. Кладовые храма наполнялись новыми богатствами. «Чего доброго, – думал в тревоге Ганнон, – Стратон может объявить, что богиня Танит гневается на карфагенян за то, что они похитили ее жрицу, он может потребовать ее выдачи. Жрец еще может заявить, что мыс Солнца – неудачное место для храма, и откажется покинуть корабль».

Был взволнован и Мидаклит, но совсем по другой причине:

– Она кругла, она кругла…

– О чем ты, учитель? – спросил в тревоге Ганнон.

– Тень на луне кругла! – воскликнул грек. – Какой же я глупец, что раньше не придавал этому значения! Теперь я понимаю, почему она кругла.

– Почему же? Отвечай.

Грек задумался.

– Пока я тебе ничего не скажу. Надо понаблюдать за звездами, и, если мои предположения подтвердятся, тогда я не напрасно проделал весь этот путь.

Ганнон огорченно вздохнул.

Ночь прошла в тревожном ожидании.

Что принесет утро?

И вот наступил час утренней молитвы. Стратон молился наравне со всеми. После окончания молитвы жрец подошел к Ганнону и попросил у него людей для работы.

Ганнон облегченно вздохнул. «Может быть, Стратон проспал затмение?» – подумал он.

Но вскоре им вновь овладела тревога. «Нет, Стратон, конечно, знает о затмении, – думал Ганнон. – Но если он его не использует в своих целях, значит, у него есть какой-то другой план захвата Синты, план, в котором главная роль будет принадлежать не ему, а тому, кто клялся тогда морем. Кто же он?»

В полдень храм был освящен. Моряки и колонисты с обнаженными головами окружили святилище. Оно еще без кровли и стен, но в центре его, как это полагается в каждом храме, возвышались два деревянных столба. Они означают ворота, через которые каждодневно входит и выходит солнце! Это Столбы Мелькарта!

– Я слышал, – сказал Мидаклит, – что в храме Тира колонны сделаны из золота, а верхушки их – из смарагда.

– И эти колонны я заменю столбами из золота, – торжественно произнес Ганнон. – Пусть славится этот храм. Пусть он соперничает с самыми прославленными святилищами. Недаром он воздвигнут там, где еще не ступала нога карфагенянина.

Стратон бормотал слова молитвы и поливал колонны водой из священного сосуда.

Торжественно звучали в тишине слова гимна солнцу:

* * *

Колонисты ставили перед храмом глиняные фигуры овец и свиней. Их вылепил Мисдесс. Священными обычаями предков разрешалось заменять приносимых в жертву животных их изображениями.

Моряки бросали на землю браслеты, серьги, ножные кольца. Мелодично звенело серебро. Перед выходом в океан они не скупились. Они платили морю добровольную дань, чтобы оно, как жестокий властелин, не вырвало ее силой.

Звучал рог, сзывающий людей к лодкам. Ганнон простился со Стратоном. Глаза жреца светились недобрым блеском, уголки губ были опущены.

Когда Ганнон поднялся на борт «Сына бури», гребцы уже сидели у весел. Мастарна что-то кричал им, размахивая плетью. Матросы поднимали из воды якоря, подтягивали реи, привязывали плетеными ремнями паруса.

Задвигались весла. Под килем шумели волны. Люди на берегу махали руками, что-то кричали.

Ганнон смотрел на оставшихся колонистов с чувством грусти. За время плавания он сдружился со многими. Как теперь сложится их жизнь? Только со Стратоном Ганнон расстался без всякого сожаления.