Этим летом я стала красивой - Дженни Хан

Год назад Шон Киркпатрик написал в моем ежегоднике, что у меня «самые ясные глаза», глядя в которые он может «заглянуть мне в душу». Несмотря на то что он школьный клоун, мне все равно было приятно. Когда я рассказала об этом Тейлор, она лишь захихикала. И сказала, что только Шон Киркпатрик мог заметить цвет моих глаз, в то время как другие парни не отрывают взгляда от моей груди. Но это был уже не Киркпатрик, это Кэм заметил меня еще до того, как я стала красивой.

Я чистила зубы, когда вошел Джереми и прикрыл за собой дверь. Он облокотился на край раковины и, потянувшись за зубной щеткой, спросил:

– Что у вас с Конрадом произошло? Почему вы злитесь друг на друга? – Джереми терпеть не мог, когда кто-то ссорится. Именно поэтому он постоянно шутит. Считает своим долгом разрешить любой спор. С одной стороны, это мило, а с другой – немного раздражает.

Со ртом полным зубной пасты я ответила:

– Хм, может быть, потому, что он лицемерный мегагиперзанудный урод?

Мы оба рассмеялись. Цитаты из «Клуба „Завтрак“»[11] стали нашими любимыми с того лета, когда мне было восемь, а ему девять.

Он прокашлялся.

– Серьезно, не будь все же слишком строга к нему. В его жизни сейчас многое происходит.

Вот это новость.

– Что? Что происходит?

Джереми замялся:

– Я не могу тебе об этом рассказать.

– Ну же, Джер, мы же всё доверяем друг другу. Никаких секретов, помнишь?

Он улыбнулся:

– Да помню я. Но рассказать ничего не могу. Это не мой секрет.

Нахмурившись, я включила воду.

– Ты всегда принимаешь его сторону.

– Я не на его стороне. Просто объясняю, что с ним происходит.

– Это то же самое.

Он потянулся и приподнял уголки моих губ, растянув их в улыбке. Один из его фокусов, перед которым я не могу устоять.

– Не дуйся, Белли. Помнишь?

Как-то летом Конрад со Стивеном придумали правило, что дуться запрещено. Мне тогда было восемь или девять, но проблема в том, что это правило применялось только ко мне. Они даже прикрепили плакат на дверь моей комнаты. Конечно, я его сорвала и побежала рассказывать маме и Сюзанне. Тем вечером я получила двойную порцию десерта. Но потом, каждый раз, когда я хотя бы чуть-чуть грустила или переставала улыбаться, мальчики начинали кричать: «Не дуться! Не дуться!» Ну, хорошо, может быть, я и правда слишком много обижалась, но это был единственный способ, которым я могла чего-либо добиться. Иногда очень сложно быть единственной девчонкой среди парней.

В ночь после вечеринки я спала в толстовке Кэма. Глупо, конечно, но мне было все равно. На следующий день я даже вышла в ней на улицу, несмотря на то, что стояла невыносимая жара. Мне нравились ее затертые рукава, сразу видно, что ее носили не снимая. Это так по-мальчишески.

Кэм – первый парень, который заинтересовался мной как девушкой. И даже показал, что он готов встречаться со мной и его это совершенно не смущает.

Проснувшись, я поняла, что дала ему номер домашнего телефона. Понятия не имею, почему я так поступила, когда куда как проще было оставить номер мобильного.

Я ждала звонка. В Казенсе мало кто пользовался домашними телефонами. Разве что Сюзанна, которая звонила поинтересоваться, какую рыбу мы хотим на обед, или мама, которая распоряжалась, чтобы Стивен не забыл положить полотенца в сушилку или включил гриль.

Я сидела в шезлонге, загорала и читала журналы, толстовка Кэма лежала у меня на коленях, как свернувшийся калачиком кот. Все окна у нас были постоянно открыты, поэтому если бы телефон зазвонил, я сразу бы его услышала.

Я намазалась солнцезащитным кремом, потом нанесла два слоя масла для загара. Не знаю, может одно другому и мешало, но думаю, что лучше перестраховаться, чем потом жалеть. Я устроилась поудобнее с маленькой бутылочкой вишневого «Кулэйда», включила радио, надела солнцезащитные очки и взяла журналы. Очки мне купила Сюзанна несколько лет назад. Она обожала дарить подарки. Даже из командировок она всегда что-то привозила. Пусть и нечто незначительное, как, например, эти очки в красной оправе. Она всегда знает, что мне понравится, и дарит мне то, что сама я бы никогда не осмелилась себе купить. Как-то она подарила мне лавандовый лосьон для ног и шелковую сумочку для носовых платочков.

Мама и Сюзанна рано утром уехали в художественную галерею в соседний городок, Конрад, слава богу, ушел на работу, Джереми еще спал. Дом был полностью в моем распоряжении.

Так странно, что я лежу и загораю. Лежу, впитывая солнце, пью содовую и засыпаю, как толстый ленивый кот. На самом деле это скучно, нудно и жарко. Я предпочитаю загорать в воде, нежели лежать и потеть на солнце. Во всяком случае, загар прилипает быстрее, когда кожа влажная.

Но тем утром у меня не было выбора. В том смысле, что мог позвонить Кэм. Поэтому я лежала, потела и жарилась как курица гриль. Скучно, но ничего не поделаешь.

Телефон зазвонил после десяти. Я вскочила и побежала на кухню.

– Алло! – сказала я, запыхавшись.

– Привет, Белли. Это мистер Фишер.

– О, здравствуйте, мистер Фишер. – Я постаралась не выдать своего разочарования.

Он прочистил горло.

– Как там у вас дела?

– Все отлично. Мама с Сюзанной уехали в картинную галерею.

– Понятно… а мальчики как?

– Хорошо. – Я никогда не знала, о чем говорить с мистером Фишером. – Конрад на работе, а Джереми еще спит. Мне его разбудить?

– Нет-нет, не надо.

Наступила долгая пауза, в которой я старалась придумать, что бы еще сказать.

– Вы приедете на этих выходных?

– Нет, не на этих. – Его голос звучал как-то отстраненно. – Я позвоню позже. Хорошего тебе отдыха, Белли.

Я положила трубку. Мистер Фишер еще не был в Казенсе этим летом. Обычно он приезжал в первые выходные после Дня независимости, потому что после праздников ему было проще оставить работу. Всю субботу и воскресенье он проводил у барбекю в фартуке с надписью: «Шеф-повар лучше знает». Интересно, расстроится ли Сюзанна, когда узнает, что он не приедет? А как отнесутся к этому мальчики?

Я поплелась обратно к своему шезлонгу. Там я уснула и проснулась оттого, что Джереми потихоньку лил «Кулэйд» мне на живот.

– Прекрати, – проворчала я. От слишком сладкого напитка (а я всегда добавляла в него двойную порцию сахара) мне хотелось пить, я чувствовала, что обезвожена и вся вспотела.