Разборки авторитетов - Евгений Сухов

С помощью Сивого через какое-то время Варяг имел во многих группировках своих людей. За информацию он всегда платил очень щедро, награждая особенно ретивых крупными перечислениями на личную банковскую карточку. Так он поступал в России, когда хотел знать, что творится в регионах, – во многих воровских сообществах он имел своего человека.

Варяг смог убедиться в том, что опробованный в России метод блестяще действует и здесь, в США, в стране с развитой демократией. В каждом клане непременно отыщется гангстер, готовый за щедрое вознаграждение поделиться «семейными» секретами. Порой Варяг был осведомлен о делах какого-либо из кланов в не меньшей степени, чем сами крестные отцы, обремененные текущими вопросами и тугими кошельками.

У Варяга разгорался вкус к предпринимательству. Он чувствовал, что у него есть к этому способности – филиалы его фирмы теперь были открыты по всей стране. Одни торговали лесом, пшеницей, металлом, другие специализировались на посредничестве в деловых контактах с Россией. Третьи занимались производством ширпотреба и торговлей на Россию.

Организация, созданная Варягом, крепла. Какое-то время дела шли просто блестяще – получалось все, что бы ни было задумано. И это несколько притупило внимание Варяга. Неприятности начались пару месяцев назад, когда Варяг отправил своих представителей для переговоров с одной из крупных группировок Лос-Анджелеса, а сам улетел в Амстердам.

Ужасное известие застало его утром за чашкой крепкого кофе. Звонил Сивый. Двоих эмиссаров, отправленных им в Лос-Анджелес, застрелили в упор в тихом французском ресторанчике во время распития бордо. Еще двоих нашли с простреленными черепами в борделе в центре Сан-Диего. Труп пятого был обнаружен полицией в мусорном баке в Санта-Барбаре.

Варяг посчитал бы за случайность смерть одного из посыльных, но столь массовое убийство выдавало хорошо спланированную акцию. Он чувствовал, что кто-то очень мощный встал за его спиной и умело использует возникшую ситуацию. Все эмиссары были уничтожены в то время, когда он находился в Европе. Было понятно, что это предупреждение.

Беда, как говорится, не приходит одна. Вот и на Варяга все навалилось разом: и эти убийства, и взрыв его автомобиля, и появление Сержанта, и неожиданный ночной звонок Артиста, спутавший мгновенно все планы.

Артист заявился слегка хмельным и таким же безалаберным, каким Варяг знал его еще в России. Он удивлялся новому облику Варяга, не переставал восхищаться его домом, жаловался на то, что у него в Израиле «хибара» будет поплоше, шумно вздыхал и все время повторял, что здешний воздух, настоянный на благоухающих цветах, действует на него так же ободряюще, как стакан водки на голодный желудок.

Варяг больше молчал и все ждал, что сейчас Модест достанет из кармана ксиву, в которой с десяток законных изложили свои претензии. А Модест говорил все не о том.

Модест играл. Не случайно его звали Артистом. Это был театр одного актера, и энергия, исходившая от него, могла зажечь любую меланхолическую аудиторию. По Модесту плакала не только тюрьма, но и театральные подмостки. Он был по-настоящему талантлив, и тем не менее единственным его зрителем сейчас оставался Варяг. С каждой удачной шуткой Модеста он мрачнел все больше. А Артист, делая вид, что ничего не замечает, продолжал заливать о своей ранимой душе, поистершейся в стране трех религий, о том, как он скучает по привычному лагерному обществу, по задушевным беседам в тюремном изоляторе.

Варяг терпеливо дожидался, когда наконец Артист угомонится… Но когда Модест в очередной раз заговорил об удачном расположении виллы, Варяг неожиданно резко прервал его:

– Я и раньше не терпел пустого трепа, Модест. А сейчас от этой ахинеи меня просто выворачивает. Советую поберечь свои словесные испражнения для шлюшек из России, им нравятся басни о красивой жизни. Выкладывай, с чем явился!

– Вольная жизнь тебе явно не на пользу, Варяг, ты стал раздражителен.

– Дело говори!

– Мне сказали, что ты теперь белая кость, а ты, видать, все такой же блатной, каким был когда-то на зоне. – Артист удобно устроился в мягком кресле. – Ничего сидится, со шконкой не сравнить.

Владислав чувствовал, как раздражение злобной волной подступает к горлу, и он едва сдерживался, чтоб не выбросить Модеста в окно вместе с понравившимся ему креслом.

Но Варяг также был отличным актером и умел владеть собой, поэтому он очень спокойным тоном, но жестко сказал:

– Я слушаю. Я очень внимательно тебя слушаю и не советую дальше валять дурака.

– Ого! Я слышу угрозу. Неужели ты не рад видеть бывшего сокамерника? Конечно, это не сокурсник. Я понимаю…

Артист театрально вскинул руки. Сейчас он напоминал дирижера камерного оркестра, готового резким стремительным взмахом дирижерской палочки наполнить пространство многообещающими аккордами. Но публика не могла больше ждать. Не мог больше ждать и Варяг. Модест, всмотревшись в его строгое лицо, не стал более испытывать судьбу. Он знал бывшего подельника очень хорошо и понимал, какая злоба могла выплеснуться из Варяга в любую секунду, как жестоко в такие мгновения он расправлялся не только с непосредственными обидчиками, но и с теми, кто их поддерживал.

Нечто подобное произошло однажды с Варягом на малолетке, когда старший пацан, начальник отряда, попытался заставить вновь прибывшее пополнение уже в третий раз продраить и так сверкающие чистотой полы. Новички безропотно взялись за работу. Варяг же, схватив швабру, переломил ее о спину наглеца, и тот, окровавленный, остался лежать на чистом полу. Не остановившись на этом, Варяг острым обломком до полусмерти избил еще и одного из своих приятелей, посмевших выполнить идиотское распоряжение новоиспеченного начальства. Тогда Владиславу добавили срок за хулиганство, но это уже ничего не меняло – он примкнул к касте блатных и другой судьбы для себя не хотел.

Все это вспомнилось Модесту мгновенно. И когда Варяг потянулся к настольной лампе, чтобы прибавить света, Модест невольно отодвинулся, подумав, что тот решил испытать на прочность дорогую антикварную вещь. Артист инстинктивно втянул голову в плечи, представив, как тяжелая бронза с хрустом проломит ему темя.

– Да, Варяг, ты прав. Переходим к делу. Ты угадал. Конечно же, я прилетел к тебе не просто так… Я хочу вызвать тебя на откровенность.

– В чем дело? Выкладывай! Не ходи вокруг да около. Когда мы с тобой чалились, ты был менее осторожен.

– Тогда позволь спросить: ты по-прежнему вор?

Владислав всегда гордился званием законника. Ощущать себя вором ему не мешала ни внешность преуспевающего бизнесмена, ни знание иностранных языков, ни светский образ жизни, который он вел последние годы. Находясь вдали от России, он продолжал жить не по писаным законам, а по понятиям, выработанным многими поколениями зэков. На Руси нечто подобное называлось «жить по правде», «жить по-людски».

Теперь уже и в самом деле Варяг большим усилием воли подавил в себе желание хлестким ударом скинуть Модеста с мягкого кресла на жесткий пол. Несколько лет назад за подобный вопрос любой из зэков поплатился бы жизнью. Неужели сейчас он вынужден выслушивать это от бывшего подельника?