Хранительница болот - Наталья Николаевна Тимошенко

был закрыт досками, в узкую щель между ними не просочился бы человек. Тем не менее, глубоко внизу что-то булькнуло и исчезло. И сколько бы я ни вглядывалась в темноту колодца, так ничего не разглядела.

Выпрямившись, я потерла лицо руками, окончательно сбрасывая морок. Да, если бы я прожила тут всю жизнь, тоже определенно не считала бы нечисть чем-то необычным.

Что-то блеснуло в траве, привлекая мое внимание. Разобрав высокую, нескошенную в этом месте траву, я нашла длинный тонкий ключик с резным наконечником. Таким в сказках обычно открывают волшебные шкатулки. Если только шкатулка размером с человека, конечно. Ключик определенно был очень старым, ржавым, видно, лежал уже давно. Однако стоило мне взять его в руки, как я заметила еще одну странность: колодец находился в тени, солнце сюда не попадало даже в жаркий полдень, а ключ был теплым, будто его только что держали в руках.

Спрятав ключ в карман, я с трудом отыскала тропинку, затерявшуюся в высокой траве. Усыпальница находилась примерно метрах в трехстах от дома, но в такой заросшей части парка, что я могла бы годами ходить мимо и не увидеть. Пока я продиралась сквозь пышные кусты и деревья ко входу, подумала даже, что их насадили здесь специально, зачем-то скрывая усыпальницу от посторонних глаз. Какие это могут быть глаза, если учесть, что деревня находится достаточно далеко, я не знала.

Агату хоронили зимой. Наверное, в то время добраться до ворот было проще, поскольку деревья еще стояли без листьев, да и мерзлая трава не путалась под ногами. Агату в деревне уважали, но я была уверена, что ее похороны не были пышными. Возможно, до самой усыпальницы дошли лишь мужчины с гробом, остальные же остались во дворе или в доме, где был накрыт поминальный обед.

Усыпальница показалась мне не такой уж и большой. По крайней мере те, что я видела на различных экскурсиях, производили гораздо более масштабное впечатление. Эта же, имеющая явные черты готического стиля, была высокой, правильной квадратной формы, заканчивалась тонким шпилем, теряющимся в зелени берез. На каждом углу располагалось еще по одной башенке, но уже меньших размеров. Небольшие арочные окошки находились слишком высоко над землей, чтобы я могла в них заглянуть. Под окошками располагались такой же формы ниши, закрытые наглухо кирпичом, из которого была построена и сама усыпальница. Над резными воротами виднелся герб Вышинских, выкованный из железа. Сами ворота представляли собой настоящее произведение искусства: тоже кованные, на первый взгляд они казались просто причудливым переплетением железных линий, но, всмотревшись в них, можно было увидеть множество диковинных существ, о которых я уже была наслышана. Вот на высоком пне или камне сидит девушка с рыбьим хвостом; вот выглядывает из-за угла крошечное существо, напоминающее одновременно и кота, и человека; толстый дуб с очертаниями человеческого тела и многие другие существа. На разглядывание двери я потратила не меньше десяти минут, очнулась лишь тогда, когда с дерева с громким чириканьем сорвалась и взметнулась вверх какая-то птичка. Очнулась и испугалась: у меня нет ключей, вдруг дверь заперта? Тут же вспомнила о ключике, найденном у колодца, но мне казалось, что им не пользовались уже много-много лет, а ведь эту дверь открывали всего полгода назад, чтобы внести тело Агаты Вышинской.

Тем не менее, дверь оказалась не заперта. Я потянула ее на себя, и она поддалась довольно легко, будто ею пользовались едва ли не каждый день. В глубине души я ожидала, что, стоит мне коснуться кованных линий двери, я снова провалюсь в видение, но ничего такого не произошло. Я по-прежнему стояла перед усыпальницей, по-прежнему светило яркое солнце, по-прежнему ощущала себя Эмилией Вышинской.

Внутри было темно и холодно. Толстые кирпичные стены, укрытые тенью деревьев, наверняка не прогревались даже жарким летом, я сразу ощутила озноб. Пожалела, что не взяла с собой свитер, но смогла лишь обхватить руками плечи. Небольшие окна, закрытые, как оказалось, витражами, не были способны как следует осветить всю усыпальницу, которая изнутри показалась мне гораздо больше, чем снаружи. Здесь был всего один зал, но зато со всех четырех сторон имелись глубокие ниши, в которых стояли гробы. Стояли в несколько рядов друг над другом, прибитые к стенам толстыми крюками.

К сожалению, ни один гроб не был подписан. Всего я насчитала шестнадцать гробов. Все они были разными, большими и маленькими, в которых обычно хоронят детей, но определить я смогла лишь место погребения Агаты. Ее гроб выглядел самым новым, еще не успел почернеть от времени и покрыться пылью и паутиной, которых здесь было в достатке. Но не гроб Агаты удивил меня больше всего. По сути, ее последнее пристанище как раз совсем не удивило. Гроб и гроб, богатый, большой, резной, видно, что она заказала его сама заранее, но все же не он привлекал к себе внимание.

В самой дальней нише стояли три гроба, разительно отличающиеся от остальных. Они были железными, безо всяких украшений, но обмотанные толстыми цепями и закрытые большими замками.

Ключ в кармане внезапно обжег кожу. Я машинально вытащила его, взглянула на один из замков, потом на него. Проверяя догадку, сунула ключ в замок и поняла, что он вошел идеально. Стоит мне приложить малейшее усилие, и он провернется. Щелкнет старый замок, раскроется, упадут на бетонный пол цепи. Я смогу открыть крышку и посмотреть, кого Вышинские похоронили таким неподобающим способом.

Я резко вытащила ключ из замочной скважины, испугавшись собственных мыслей. Кого бы ни похоронили таким образом, я была уверена, что не хочу открывать их гробы. Да и что я там увижу? Едва ли внутри будет лежать записка: «Эмилия, тут покоится твой нерадивый предок, маньяк и убийца, недостойный почестей даже после смерти». Скорее всего, моему взору откроется самый обычный скелет. Что бы ни натворили эти люди при жизни, чем бы ни разгневали своих родственников, теперь это самые обыкновенные скелеты.

Спрятав ключ обратно в карман, я огляделась. Через мутные витражи пробивались тусклые солнечные лучи, раскрашиваясь в яркие цвета. В этих лучах танцевали потревоженные мной пылинки, летали куски паутины. Но нигде я не увидела ни высохших цветов, ни почти истлевших от времени лент. Будто Агата, пока еще была жива, никогда не навещала могилы родственников. А после ее смерти никто не навещал и ее саму. Это вдруг показалось таким неправильным, что я твердо пообещала себе в следующий раз прийти сюда с цветами. Пусть в саду их еще не так много, но я видела луг, где можно собрать красивейший букет.

Я медленно обошла часовню по кругу, осмотрела каждый гроб, избегая лишь тех, что были скованы цепями. Пыталась угадать, кто лежит в каждом, кого хоронили примерно в одно время, но не смогла. Где-то тут лежит и отец Агаты, и, если бы я нашла его гроб, возможно, решилась бы открыть. Открыть и посмотреть, как выглядели его ноги на момент смерти. Что делали с ним врачи, чтобы исцелить. Но в каком из деревянных ящиков покоился Олег Вышинский, мне было неведомо.

Уже идя к выходу, я заметила еще одну странность: возле крайнего окна кирпичи были выложены неровно, в них имелись углубления, за которые можно было бы схватиться и, как по своеобразной лестнице, дотянуться до самого окна. Конечно же, я не могла не попробовать, ведь не просто так кто-то сделал здесь лестницу.

До окна добираться не пришлось. Едва только я заглянула в маленькую нишу под окном, как поняла, что лестница была сделана именно к ней. На стене ниши черными камешками прямо по кирпичам была выложена надпись: «Certa finis vitae mortalibus astat». Моих познаний хватило, чтобы опознать латынь, но не перевести. С трудом цепляясь за камни одной рукой, я вытащила из заднего кармана шортов телефон и сфотографировала стену. Потом поищу перевод в Интернете.

А после надписи я увидела и то, что лежало внутри ниши, в самом углу. Небольшая книжица