Чужая гостья - Алла Холод

– Он не хотел жить, – сказала Маша, услышав трагическое известие. – Он не знал, как вернется в жизнь, в которой нет Ули. Он мог бы выжить, но ему было незачем.

После девятого дня и поминок Марьяна лежала в темноте своей одинокой спальни и задавала себе вечный вопрос: как жить дальше? Тщательно смоделированная, выстроенная, отточенная жизненная конструкция рухнула чуть ли не в один момент. Нет больше людей, которых она любила больше всего на свете. И если кто-то и виноват в их смерти, то только она сама. Беззащитная Уля, нежная, тонкая… Такая остро чувствующая, но такая ужасно бестолковая. Она не сделала в своей жизни ничего такого, что могло бы подвигнуть кого-то на убийство. Она не бросала любящих мужчин, всегда заканчивая отношения легко и незаметно. Она не взрывала крепкие семьи. Не участвовала в сложных денежных операциях. Даже подруг, которые могли бы пожелать ей зла, у нее не было. Уля была не женщиной из плоти и крови, она была бабочкой с яркими трепещущими крылышками. Кому она могла помешать? Чем больше Марьяна думала об этом, тем яснее понимала: никому. Миша прав. Убить хотели именно ее, и тот, кто это сделал, не достиг своей цели и может попробовать еще раз. А может быть, убийца испугался и больше никогда не решится на еще одну попытку? Следуя совету Миши, она подписала заявление Виталия Житко и объявила, что требовать аудиторской проверки не будет. Объяснение у нее теперь для этого имелось более чем весомое – отсутствие моральных сил после случившейся семейной трагедии. На телеканале ее вроде бы поняли. Хотя даже если бы и не поняли, вряд ли бы Марьяна Юрьевна об этом узнала – она никого ни о чем не спрашивала и ничем не интересовалась. Слава богу, успела ввести в штатное расписание должность программного директора, которой до сих пор на канале не было, и сейчас целиком и полностью рассчитывала на человека, которого назначила. Но это касалось главным образом вопросов преобразования эфира. А ведь был и другой вопрос, куда более серьезный, потому что строго регламентированный по времени. Приватизация телеканала. Если Марьяна провалит подготовку, ее спишут в утиль. Не то чтобы ее перестанут уважать, конечно нет. Но правительство заинтересовано продать непрофильный актив, и пока есть хоть кто-то, кто желает его купить, оттягивать сроки аукциона никто не будет. Продажа пакета «Спектра» стоит в плане приватизации на год, и ничья смерть не может этих сроков изменить.

Маша дала себе слово попытаться максимально собраться с силами, сконцентрироваться. Ее доверенный юрист уже проверил бумаги и поклялся, что все абсолютно безупречно, но существовали нюансы, которые были интересны лично Марьяне. И в эти нюансы она пока никого не хотела посвящать. До поры до времени никто не должен был знать, что она намерена выкупить вторую половину акций «Спектра». И прежде всего она не хотела, чтобы об этом знал Руслан. Не по какой-то особенной причине, просто ей хотелось, чтобы Руслан как можно меньше знал о ее теперешней жизни. Как хорошо, что Миша заставил ее наконец подать на развод… Маша вдруг села на кровати. А если Руслан все-таки узнал о ее планах? У него обширные связи в правительственных кругах, иначе он никогда не имел бы информации о том, какая собственность где «плохо лежит». Если бы до него дошла такая информация, какой вывод он сделал бы в первую очередь? Правильно – что у Марьяны есть большие деньги. Потребовать у нее отступные за развод у него бы не получилось, поскольку детей у них нет, и Маша могла спокойно и без всякого скандала развестись с ним через суд. Ей даже не нужно для этого его согласие. Просто без согласия ей пришлось бы чуть дольше подождать. Марьяна попыталась представить себе логику Руслана. Если он нуждается в деньгах, как ей намекнули в следственном управлении, он мог совершить преступление, рассчитав, что на счетах жены сейчас находятся значительные средства. Он знал, что такие, как Марьяна, не участвуют в правительственных аукционах «левыми» счетами. И если на дележ имущества после развода он претендовать не имел возможности, то стать единственным ее наследником мог по полному праву. От этой мысли ее бросило в дрожь. Сейчас, когда не стало папы, Марьяна превращалась еще и во владелицу немалых активов Юрия Петровича. О боже! Ведь это уже принципиально другие деньги!

– Миша! Мишель! – вдруг против своей воли возопила Марьяна. Она даже не поняла, как этот возглас сорвался с ее губ.

Послышались поспешные шаги, на пороги спальни возник Михаил.

– Что случилось? Что-то приснилось? – встревоженно спросил он, еще не поняв, бросаться ему к Маше или оставаться на месте.

– Это не сон, Миша, это живой реальный ужас, – сказала Марьяна, глядя на него в упор из темноты. – Теперь, после смерти Ули, у папы других наследников, кроме меня, нет. И папы теперь нет. Значит, все папины активы теперь мои. А у меня до сих пор есть муж… Миш, а ведь он меня убьет…

– Ты с ума сошла, что ли? – спокойно сказал Миша. – Прекрати истерику, никто тебя не убьет.

– Ты понимаешь, что все папины деньги теперь придется делить с ним?

– Кто тебе сказал такую глупость? – парировал Миша. – Это не те деньги, которые вы нажили общей семьей. Это твое наследство. И его вы не делите. Ты что, законов не знаешь? Да и совместную жизнь вы давно не ведете, доказательств этому мы найдем достаточно. Твой Руслан – аферист первой гильдии, извини, конечно, но это так. Но он не ковбой, не мачо. Он хлипкий ссыкун. Он трус. И он к тебе не полезет.

– Почему ты так думаешь?

– Да потому что. Я тебе обещал, что я о тебе позабочусь. Чего не смогу сделать сам, для того найдутся люди, специалисты. Все, Марьяна, я прошу тебя больше ни о чем не беспокоиться. Ничего плохого с тобой больше не случится.

– Миш, а ты меня не бросишь?

– Машка, не будь дурой, ей-богу… Если кто из нас двоих и может бросить, то точно не я.

Миша собрался выйти из комнаты, но отчаянный Машин плач остановил его.

– Не уходи, побудь со мною? – шутливо продекламировал он, но тут же осекся.

Это была не сцена, это было горе, и отличить одно от другого было не так уж трудно.

Миша аккуратно подвинул Машу на ее кровати, прилег рядом и стал осторожно гладить ее по волосам. Из прошлой жизни он знал, какой успокаивающий эффект оказывает на нее это простое действие. Маша замолчала, в какой-то момент ему показалось, что она даже засопела, но потом он понял, что это у нее нос забился от слез и плохо дышит. Миша продолжал гладить ее по голове, потом не удержался – поцеловал в шейную ложбинку, с наслаждением вдохнув уже почти забытый аромат ее гладкой шелковой кожи. Все было таким же, как прежде, словно и не было этих мучительных лет, когда он ее не видел и не касался. Ничто не изменилось, она была все той же Машей, такой же нежной и упругой, и пахла так же, как и всегда. Миша не выдержал, прижался к ней всем телом, зарылся лицом в волосы. Пусть она оттолкнет его, зато этот миг, один-единственный, сладкий, упоительный миг останется с ним навсегда. Но Маша его не оттолкнула. Она повернулась к нему лицом и, тычась губами в его губы, нос, щеки, прошептала:

– Простишь ли ты меня? Простишь ли когда-нибудь?