Лунный принц - Екатерина Оленева

Если бы в моей комнате было окно, я бы его открыла, чтобы вдохнуть полной грудью воздух и хоть немного успокоиться, но в этой проклятой жизни у меня даже долбаного окна не было.

Зато был кондиционер. Дёрнув за рычаг, я впустила в комнату облако холодного воздуха, а потом, потянувшись к пачке сигарет, закурила – единственный порок, что я себе позволяла. Алкоголь внушал мне отвращение – у меня перед глазами был пример тому, чем всё это заканчивается. Моя упившаяся до смерти мамочка была отличной демонстрацией того, как жить не надо.

Она ведь тоже не родилась шлюхой и стервой. В раннем детстве, кажущемся сейчас бескрайне далёким, я иногда вспоминаю, как она играла с нами, проявляя нечто, похожее на нормальную родительскую любовь. Странно, что пока Виола была жива, я этого совсем не помнила. А потом от неё ничего не осталось – красивая самка, интересующаяся только кайфом и сексом.

Не хочу. Не хочу превращаться в нечто подобное. Наверное, это фамильное сумасшествие – склонность к риску, эротомания, тяга к запретным удовольствиям. Но никто из нас не удержался на грани. Никто.

Ненавижу! Ненавижу то, что меня окружает и то, что есть во мне. А что есть во мне? До сих пор только ненависть, глухая, как стена, ко всему, а к тому, к чему я не испытывала ненависти, я чувствовала глубокое отвращение и презрение. И сама я не исключение.

Меня тошнило от самой себя, я старалась не признаваться в этом себе даже наедине с собой, но лгать себе – трусость. У моего ночного визитёра вполне было имя, и я явно представляла себе лицо того, с кем так жарко начала и, слава богу, закончила разочаровывающим пшиком.

Мне снился Ливиан. Мой родной… ну, ладно, не родной, сводный брат. Признать этот факт приходилось, но принимать его я была совершенно не готова. Можно, было, конечно, возненавидеть Ливиана. Ненавидеть – это вообще легко. Но, положа руку на сердце, его вины в происходящем не было. Ну да, он бросал на меня тяжёлые, огненные взгляды, но, когда не был пьян или под кайфом, держался более, чем прилично.

Должно быть, меня вывел из себя наш разговор. И близость его тела, хотя ничего ведь не было, кроме пары намёков.

Всё дело в одиночестве. Ведь, если подумать, я совсем одна. Мне не за что цепляться, не за что держаться и не для кого жить. А вокруг, как болото, бесконечный порок. Сотни мужчин, пускающие на меня слюни, как псы с голодухи на куропатку. Отец держал их на коротком поводке, а мне разрешалось убивать в любом порядке и как захочу, быстро или медленно, любого, кто посягнёт, мать твою «на мою честь». После того, как я в двенадцать лет показательно отрезала яйца одному не в меру горячему воздыхателю, досаждать мне стали меньше.

В двенадцать лет я была жёстче, чем сейчас. Сейчас я бы так не поступила. Наверное.

Я была чем-то ценным, вроде приза, хранящегося до особенного случая. Моя девственность была предметом торга и определённого фетиша. Даже и не знаю, как отец отнесётся к тому, если я вдруг лишусь такой ценной ценности. Это ему можно родного сына шпарить. А мне полагается быть пай-девочкой.

И в чём-то он прав. Стоит спустить одну собаку, как ломанётся вся стая. А там… вдруг со временем превратишься в Виолу?

Мужчинам прощается многое, женщинам, наоборот, многое не прощается. И я не хочу сетовать за феминизм и искать справедливости. Я хочу избавить от наваждения – влечения к Ливиану. Мне это не подходит. А как это сделать? Не встречаться не получится. Хотя, по возможности, буду его избегать.

Может быть, если лишиться девственности и понять, что реальность ничего общего с моими снами не имеет, как оно реально на самом деле всегда и бывает, это наваждением меня отпустит? Попробовать имеет смысл. Мне и самой, как гусенице в коконе, тесно в этой клетке. Как говорила Синтия – секс это всего лишь одно из естественных потребностей организма, не стоит не стыдиться его, ни ставить на пьедестал.

Но, как ни крути, всё не так просто. С другой стороны – мой отец содержатель «Астории» и там всегда можно найти смазливого мальчика, способного справиться с деликатной проблемой без лишних вопросов, искусно и обстоятельно. Мерзко ли это? Может быть. Но я не позволю мучить себя нереализованным фантазиям и назойливый снам. Не существует нерешаемых проблем.

После смерти Виолы я старалась не завтракать в нашем милом семейном кругу. Но чтобы выйти, приходилось проходить через ту небольшую комнату, что заменяла нам гостиную. А пройти невидимкой и без неприятностей доводилось редко.

И в этот раз, как и в другие, не удалось.

Рэй с Энджелом, оба без рубашек, то ли целовались, то ли делились кровью друг с другом, но выглядела это… выглядело это, как будто два красивых мужика просто страстно целуются и обжимаются друг с другом. И всё бы ничего, но когда один из них твой отец, а другой – твой брат, а ты, в общем-то не вуайеристка, то это бе-е-е.

Рэй, приподнявшись над Энджелом, бросил в мою сторону тяжёлый взгляд.

– Ты куда? – строгим голосом вопросил он, как почётный отец семейства, застукавший гуляющую дочь за поздним возвращением домой.

Губы у обоих были в крови. И на телах ещё зияли не зажившие раны. На полу красным маслянисто поблескивал острый кинжал. Развлекались мальчики.

Добро пожаловать в психушку. Будет весело.

– В школу, папочка, – сладким голосом пропела я. – Ты ведь не возражаешь?

– На самом деле – нет. Это просто был повод заговорить.

– Окей. Хотя зачем тебе со мной говорить сейчас, ума не приложу.

– Хочу сообщить, что твоя драгоценная Синтия выжила.

– Так во что вы тут празднуете? – пожала я плечами. – И, к слову, она не моя драгоценная. Это ты на ней женат. Я так понимаю, Энджел сегодня в школу снова не идет?

– Ты пойдёшь в школу? – весело поинтересовался Рэй.

Его, видимо, это забавляло. А меня нет. Мне было ужасно тошно. Когда единственный человек, которого ты любишь, позволяет отламывать себе последние крылья и ещё радостно это приветствует…

– Конечно, нет.

Голос у Энджела был ленивый. Нет, не так. Он был под таким кайфом, что едва ворочал языком. Будь он обычным человеком, наркотики бы его уже прикончили.

После смерти Виолы, когда Энджел ни с кем не трахался – а делал он это почти постоянно, он пил, когда не пил – кололся, а если не кололся – то снова трахался. Десерт – вечера в обществе Рэя и Ливиана, всегда готовых проявить фантазию в накручивании кишок на люстру.

Милый братец был совершенно невменяем. Он нарывался на драки, приключения, и неприятности. То, как он порою себя вёл с людьми… он иногда был хуже Рэя. С учётом того, что Энджел был единственным человеком, к кому я вообще была в этой жизни привязана…

В общем, я до сих пор с собой не покончила только из чистого упрямства. Эта мысль приходила на ум всё чаще и чаще, я гнала её, как слабость, но она возвращалась, будто кто-то нашептывал мне: «Если не сделаешь это сейчас, станешь такими, как они – твой отец, твой брат – все твои братья. Жалкими подстилками для всей желающих, истерично вскрывающими чужие глотки и возможно, от этого тоже получающие нездоровое удовольствие. У них всё завязано на сексе. И это только дело времени. Ты станешь такой же».