Лунный принц - Екатерина Оленева

– Я к тебе не приставал! – протестующе застонал мой герой.

– Помолчи, пожалуйста, – по-кошачьи фыркнул на него менеджер.

А вообще, из него бы вышла отличная нянька в детском саду. Трепетная, терпеливая, внимательная. Такой талант пропадает! Но что поделать, если в борделях платят больше?

– Ладно, мальчики. Мне пора. Может, ещё увидимся. Когда приду провести ревизию в твоих бухгалтерских записях, Фрэнк, – подмигнула я побледневшему менеджеру-сутенёру, который, конечно же, мухлевал и воровал.

Всё мухлюют и воруют.

Послав красавцам воздушный поцелуй, я толкнула заветную дверь и вошла в комнату к Энджелу.

Не знаю, как в других борделях, но в Астории в комнатах царит очень своеобразная атмосфера. Не думаю, что это именно папочка заставил поселиться «в нумерах» стиль ампир, полагаю, он таким всё приобрёл.

Всюду тут торжествовало парадное, военно-триумфальное торжество имперского стиля – классицизм в сочетании с удушающей помпезностью – лавровые венки, скрещенные копья и мечи; роскошь и мощь, превосходство и демонстрируемое величие. Всё это, если подумать, очень забавно смотрится, если исходить из главного предназначения этого увеселительного заведения.

Комната, в которой мой дорогой братец предпочитал проводить свои «рабочие будни», ничем не отличалось от других. Та же массивность и монументальность, колонны, сфинксы, орнаменты и рельефы. Комната отличалась простором – не в пример нашим подземным камерам. Здесь были очень высокие потолки и окна, оформленные гардинами из лёгких шёлковых тканей и многослойными бархатными шторами с драпировкой, естественно, цвета пурпура с позолотой.

Взгляд скользнул по стенам с фактурными обоями, имитирующими шёлковую ткань со строгим орнаментом. С центра потолка свешивалась массивная хрустальная люстра, вокруг которой потолок был задекорирован гипсовым орнаментом с позолотой. Множество светильников с хрустальными подвесками, бронзовые часы, зеркало над камином – всё наличествовало.

К моему приятному удивлению, Энджела я застала не в постели. И, к полному моему удовольствию, он был один.

Когда я вошла, он сидел перед зеркалом и красился. Ну, ладно, не красился – гримировался. Как по мне, с его внешностью можно было обойтись и без краски, но что я понимаю в высокой работе актёра низкого жанра?

Подведённые глаза блестели ещё лихорадочной, словно горели с белого лика, как два светоча. Подводка делала его взгляд жёстче и порочнее, будто подчёркивая порочную, сводящую людей с ума красоту. В этой красоте сквозило нечто бесполое и в тоже время крайне сексуальное.

Энджел уже успел переодеться к вечернему представлению. Чёрные кожаные брюки сидели на нём как влитые, а ярко-красная рубашка придавала дьявольское очарование.

Как хорошо быть сестрой этому чуду. Можно искренне к нему не вожделеть. Но плохо то, что он мне слишком дорого – дороже, чем я согласна это признать. Никому не понравится видеть человека, которого по-настоящему любишь, в таком образе – порочное саморазрушение.

– Сандра, – он не оборачивался, а смотрел на моё отражение в зеркало. – Что-то случилось?

Я пожала плечами и скрестила руки на груди, выставляя ногу вперёд, на каблук, покачивая им.

Естественно, Энджел ждал объяснений. Я редко заявляюсь в Асторию, потому что ничего хорошего для себя не жду. Тут всё пропитано развратом, похотью и деньгами и даже то, что эти деньги рекой льются на счета Рэя, не слишком меня утешает. Особенно сложно смириться с тем, что основой всего этого боль Энджела.

Его многочисленные любовники не способны меня порадовать. Поделать с этим я ничего не могу, поэтому Асторию я, за редким исключением, обхожу девятой дорогой. Кроме особенных и редких случаев.

– Ты спрашиваешь из вежливости или действительно ещё способен о чём-то тревожиться? – с сарказмом цежу сквозь зубы.

Увы! Но это привычная для меня манера поведения. Даже когда я хочу вести себя иначе, у меня не получается. Сарказм и жёсткость – моя броня, позволяющая окончательно не сойти с ума.

– Это хорошо. Значит, ты ещё способен иногда соображать. И эта одна из причин моего появления здесь, дорогой братец.

Приблизившись, я встала перед ним, прислоняясь к столику, на котором стояло множество косметических принадлежностей. И не косметических – тоже. Бегло скользнув взглядом, я заметила и кокаин, лежащей на тонкой папиросной бумаге и опиаты, предназначенные для внутривенных инъекций.

– Перед работой тебя ещё можно застать в относительной трезвости. Не совсем, как стёклышко, конечно, но ещё способного хотя бы воспринимать информацию.

– И что за информацию тебе так не терпится мне сообщить? – спросил он, в свою очередь скрещивая руки на груди, словно отзеркалившая мою позу.

Можно было бы подумать, что он насмехается и делает это нарочно, но, скорее всего, Энджелу просто так было комфортнее. Как и мне. Нам одинаково нравятся многие вещи, потому что мы – близнецы.

– Я сегодня была в школе.

– И что? Ждёшь от меня поздравлений? – хмыкнул Энджел, выгнув бровь.

Ну, куда ж лирическому герою да без картинно заломленной брови? Правильно. Никуда.

– Ко мне подкатила Ирис… хоть убей, не могу вспомнить её фамилию. Но это ведь и не нужно, да? Ты ведь помнишь Ирис?

– Конечно, помню! – раздражённо поморщился Энджел. – Помню, хотя и не совсем понимаю, какое это сейчас имеет значение?

– Она сообщила мне новость. Говорит, что беременна.

Не знаю, какой реакции я ожидала. Вероятнее всего – никакой. Возможно, что он отмахнётся, посмеётся или проигнорирует возможное отцовство. «С чего ты взяла, что это мой? А если и мой, то какая разница. Это её проблема».

Но Энджел ничего не говорил. Он не усмехался и не смеялся, его лицо оставалось серьёзным, даже сумрачным, а благодаря щедро-подведённым глазам в нём появилось что-то драматическое, как в героях байронического типа.

Время шло, а он по-прежнему не говорил ни слова.

– И что? Ничего? – передёрнула плечами.

– Ты чего-то ждёшь от меня? – отвёл он глаза.

– Ну, да… реакции, наверное.

– Какой?

– Хоть какой-нибудь. С одной стороны, при твоём распущенном образе жизни это обязательно должно было случиться и остаётся только подивиться, почему случай первый?

Он по-прежнему молчал и сидел почти неподвижно. Многое бы я дала, чтобы забраться к нему в этот момент в голову. Не из любопытства. Просто хотела знать, что он в этот момент чувствует. Способен ли чувствовать хоть что-нибудь и принимать на себя ответственность.

– Вот почему именно она? – закусил он голову, опуская густо подведённые ресницы.

– Ну, наверное, с другими твоя голова была не так сильно затуманена, и ты не забывать хоть как-то предохраняться? – выдвинула одно из предположений я. – Что ты планируешь делать дальше? Или, хотя нет, постой, вопрос, наверное, должен звучать не так – планируешь ли ты делать хоть что-нибудь?