Крымская война. Попутчики - Борис Батыршин

- Вон они! На один час! Точка-тире-тире-точка-точка! Точно, наши!

На этот раз ошибки не было - чуть правее носа сторожевика, в кромешной тьме, пульсировала яркая точка. Группа Белых возвращалась.

II

В открытом море

Гидрокрейсер «Алмаз»

лейтенант Реймонд фон Эссен

- Они что там, перепились? - кипятился Зарин. - Или контуженные собственной пальбой? Полюбуйтесь, Реймонд Федорович, что отбили с «Заветного!» Это бог знает какая чепуха!

Фон Эссен принял у командира «Алмаза» листок бумаги. Документ носил на себе следы капитанского гнева и недоумения: бумага смята, надорвана, будто капитан первого ранга собрался изорвать ее в клочки, но в последний момент передумал.

- Захватили английский фрегат, - медленно прочел лейтенант. - Фьюриес капитан Лоринг. Уверены участвуют Крымской войне. Записи бортовом журнале соответствуют. Оружие мундиры пушки тоже. Взяли борт офицеров.

Пока лейтенант Качинский лежал в лазарете, фон Эссен замещал его на должности командира авиагруппы, а значит, и был вторым по старшинству на «Алмазе». Так что командир гидрокрейсера, получив возмутительную депешу, немедленно вызвал лейтенанта на мостик.

- Не будем спешить с выводами, Алексей Сергеевич. Пусть этих «англичан» доставят к нам. Уверен, все прояснится.

Захваченный пароход покачивался на низкой волне в десяти кабельтовых от «Алмаза». Миноносец дрейфовал на левом крамболе приза; трубы лениво дымятся, носовое орудие и минные аппараты сторожат неприятеля.

Осторожничает Краснопольский, подумал фон Эссен. Его можно понять - тут у кого хочешь нервы расшалятся. Это же надо - Крымская война! Вот и радиотелеграфист сколько раз докладывал: эфир будто вымер, ни одной передачи! А ведь на «Алмазе» отличная станция «Телефункен», поставили перед самой войной...

- Пишут с «Заветного» - гаркнул сигнальный кондуктор. - Просят принять сообщение!

На мостике миноносца замигал сигнальный фонарь.

- Ваш... спасенный... - медленно, с большими паузами читал сигнальщик. - ...уверяет... ученый... прибыл будущего... два... один... век... имеет сведения... требует встречи... командиром ... отряда.

Фон Эссен обернулся к Зарину. Капитан первого ранга медленно багровел; глаза его, под кустистыми бровями, наполнялись яростью кровью. Щека дернулась, пенсне слетело с мясистого носа и повисло на шнурке.

«Как бы его удар не хватил... - обеспокоенно подумал лейтенант. Вон, как кровью налился...»

Штурманский офицер, старший артиллерист, вахтенные - все, кто был на мостике, молча глядели на командира. Зарин покосился на сигнальщика - тот вытянулся в струнку и по-уставному ел глазами начальство.

- Значит, двадцать первый век? Ничего не перепутал?

- Никак нет, вашсокородь! - выдохнул кондуктор. - Как есть: «Прибыл будущего два один век имеет сведения»!

- Ладно, хвалю... - кивнул Зарин. - Отбей-ка на «Заветный» - «Подойти к флагману, передать спасенного, пленных и судовые документы с фрегата». Да чтоб все точно, смотри!

Сигнальщик кинулся к фонарю Ратьера, установленному на крыле мостика, и быстро застучал решетчатой шторкой.

- Кстати, Реймонд Федорович, помнится, вы рассказывали в Морском собрании о фантазиях некоего англичанина?

Действительно, припомнил Эссен, недели две назад, в Севастополе, на Екатерининской, за ужином зашел разговор о романах писателя Герберта Уэллса. Тема всплыла в связи с сообщениями о применении ядовитых газов на австрийском фронте; лейтенант Бахирев с «Кагула» предположил, что раз уж беллетрист предсказал химические средства ведения войны, то, может, и тепловой луч скоро появится на полях сражений? Потом беседа перешла на другие произведения Уэллса, и, в числе прочих, упомянули и «Машину времени». Помнится, Зарин присутствовал при разговоре и отпускал ехидные замечания.

«Вот и дошутился...»

- Так точно, Алексей Сергеич, было такое. Только ведь...

- А раз было - попрошу вас провести допрос англичан и этого... гостя из грядущего. Вы - человек образованный, авиатор, книжки подходящие почитывали. Вам и карты в руки. А я, простите, стар для таких пердимоноклей.

- С "Заветного" пишут: «Принято», - отрапортовал сигнальщик. - «Подходим правым бортом для передачи людей».

Эссен увидел, как на мачте миноносца взвился флажный сигнал. От форштевня разбежались пенные усы и «Заветный» начал описывать дугу в сторону крейсера.

- С вашего позволения, господин капитан первого ранга, - начал Эссен, - я бы хотел сначала побеседовать с англичанами. Все же официальные лица, офицеры. А у этого, спасенного, Бог знает, что могло в голове помутиться...

- Делайте как знаете, голубчик, - махнул рукой Зарин. - Но пусть непременно подпишут бумагу, что это они наш гидроплан первыми обстреляли. А мичман пусть ведет протокол. Чтобы все по форме, как полагается.

Мичман Арцыбашев, исполнявший обязанности корабельного ревизора, согласно наклонил голову.

- И полегче с англичанами... пока, во всяком случае. Все же союзники - кто его знает, что тут у нас за коллизии? Как бы потом не приключилось неприятностей.

III

Недалеко

от турецкого берега.

ПСКР «Адамант»

майор ФСБ Андрей Митин

«Саб Скиннер» ткнулся в борт, и на палубу первым вскарабкался Белых. Физиономия каплея, вся в черных разводах, выглядела устрашающе, Андрей пожалел рыбаков - каково им пришлось, когда в самый глухой час ночи через планширь полезли вот такие гости из преисподней?

Сквозь на грозную боевую раскраску каплея просвечивала улыбка - и не дежурная, а самая настоящая, до ушей. Странно, если учесть, что он со своими ухорезами только что вернулся с боевого задания...

- Принимайте гостей! - бодро провозгласил Белых. - Дядя Спиро, давайте руку. Тут скоба такая, сейчас помогу...

- Эфхаристо дэн то тэло[9]! - донеслось со штормтрапа. - Прибери грабки! Решил поучить грека фасоладу[10] варить? - Я, сынок, ходил в море, когда твой папаша еще кузнецов дворе ловил! Тоже мне, помогальщик выискался...

- Да ладно, дядя Спиро, не сердись, - добродушно отозвался боевой пловец. - Калос орисэс[11] на «Адамант»!

Столпившиеся у борта офицеры - Фомченко, Кременецкий и остальные - обалдело переглядывались. Поведение каплея не лезло ни в какие ворота.

Над бортом показалась физиономия, немедленно вызвавшая в памяти Андрея врубелевского Пана, только в круглой барашковой шапке на седой шевелюре и в такой же барашковой жилетке, надетой поверх полотняной рубахи с закатанными рукавами. Кисти рук корявые, красные, жилистые; с морщинистой, будто печеное яблоко, физиономии, не сходит улыбка.