Тени Королевской впадины - Владимир Михановский

— Мне о собрании сказал сам Орландо Либеро.

— Когда начинаете бастовать?

— Т-с-с, — парень настороженно огляделся. — И у ветра есть уши. Наша сила — во внезапности.

— Ну, ладно. А я-то вам зачем?

— Ты нужен нам, Рамиро. Ты напишешь для нас новую песню! И она станет гимном бастующих.

— «И песня, и стих — это бомба и знамя, и голос певца поднимает класс», — продекламировал Рамирес.

— «И песня, и стих — это бомба и знамя»! — восхищенно повторил парень. — Какие слова! Ты растешь, Рамиро, до тебя скоро рукой не дотянешься. Молодчина!

— Это не мои стихи, — усмехнувшись, покачал головой Рамирес.

— А чьи?

— Одного русского поэта.

Дорога сделала поворот. Вдали показались строения порта.

— До вечера. — попрощался Рамирес о парнем.

Времени оставалось немного, а он решил непременно заглянуть к докерам.

В главном порту страны работа не прекращалась круглые сутки. К ночи, правда, темп погрузки-разгрузки замедлялся, но всегда находились нетерпеливые судовладельцы, которые желали как можно скорее загрузить или, наоборот, разгрузить свою посудину, чтобы товар не залеживался, а зафрахтованное судно не простаивало лишние часы: бизнес есть бизнес. Некоторые докеры соглашались на ночную погрузку: хотя работать в темноте, при скудном освещении опаснее, зато двойная плата…

Профсоюз докеров, несмотря на усилия левых, занимал пассивную позицию. В его руководстве окопались люди, далекие от интересов рабочих.

В этих сложных условиях готовилась забастовка.

По мере того как война в Европе близилась к концу, грузооборот в порту увеличивался. Портовые сооружения перестали справляться с нагрузкой, и по решению правительства Оливии в пожарном порядке рядом со старыми возводилось четырнадцать новых причалов.

С полной выкладкой трудились и пограничники вкупе с таможенниками: нужно было тщательно просеивать всех, кто спускался по трапам пришвартовавшихся кораблей, выяснить по мере возможности личность каждого, кто собирался ступить на оливийскую землю.

Подозрительных лиц, прибывающих из-за океана, в последнее время становилось все больше. Сначала, по распоряжению министра внутренних дел, их направляли в специально созданный для иммигрантов лагерь для дальнейшей проверки. Затем подозрительными приезжими заинтересовывался генерал Четопиндо. Не жалея времени, он подолгу беседовал наедине с некоторыми из задержанных, и дело частенько кончалось тем, что по приказу Четопиндо подозрительную личность отпускали на все четыре стороны, после чего она таинственным образом исчезала из поля зрения полиции.

Министр внутренних дел попробовал протестовать против такой «практики произвола», как он выразился.

— Я знаю, что делаю! — отрезал генерал. — Эти люди нужны мне для армии.

— Но они… — начал министр.

— На их политические воззрения мне в высшей степени наплевать, — перебил Четопиндо. — Они знают военное дело, этого достаточно. Кто занимается армией, я или вы?

Собеседник генерала хотел было возразить, что армией должен заниматься, если уж на то пошло, военный министр. Но вовремя прикусил язык. Связываться с Четопиндо было небезопасно. Генерал танковых войск имел большое влияние в армии. «Да будь он неладен, этот надменный щеголь Четопиндо! Хочет окружать себя темным иммигрантским отребьем — на здоровье! Мне свой покой дороже», — мудро рассудил министр внутренних дел. Кроме того, генерала Четопиндо, по слухам, поддерживает могучий северный сосед…

Рамиро Рамирес бросил взгляд на часы, украшающие здание таможни, и решительно ввинтился в портовую толчею. Тут он был своим — рабочие узнавали его, хлопали по спине, отпускали соленые шуточки. Рамиро в ответ улыбался, приветливо кивал.

Верно, в порту было много подозрительных типов. Они шныряли, обменивались на ходу короткими невразумительными репликами, что-то вынюхивали. Но докеры игнорировали их. Они делали свое дело, как всегда, шумно и весело. Может быть, чуточку более шумно, чем всегда.

Мелькнуло знакомое лицо. Рамирес приостановился. Смуглый до черноты человек тоже заметил его. Мгновение Рамирес раздумывал — подойти или нет. Между тем смуглолицый махнул приветственно рукой, показал в улыбке ослепительные зубы и, ловко перепрыгнув бочонок, зашагал навстречу Рамиресу.

— Рамиро! Доброе предзнаменование! — воскликнул он радостно.

Это был Педро, человек неопределенного возраста и неопределенных занятий. Он, правда, числился в почтенном списке оливийских судовладельцев, но кто же в порту не знал, что Педро выполняет разного рода рискованные поручения влиятельных лиц? Что же касается «Кондора» — судна, которое он водил, то поговаривали, что на самом деле оно принадлежит генералу Четопиндо.

И команда у Педро была под стать капитану — головорезы, каких поискать. Кроме того, ходили упорные слухи, что Педро имел касательство к торговле наркотиками. А к торговцам наркотиками у Рамиреса выработалось особое отношение.

Однако не пойман — не вор, а Педро ни разу не был пойман «на горячем».

Рамирес все это понимал, но все-таки не мог победить в себе инстинктивную неприязнь к Педро. В то же время он не мог не отдать должное и неистощимой выдумке Педро, его начитанности, имевшей бог весть какое происхождение, и искрометному веселью, которое прорывалось вдруг, в самый неожиданный момент. Особенно подкупала Рамиреса способность Педро цитировать стихи — причем хорошие стихи, у него несомненно был вкус — и комментировать их на свой лад, иногда довольно-таки неожиданно.

— Встретить священника — к несчастью, встретить певца — к добру! — воскликнул Педро, потрясая руку Рамиресу. — А уж встретить поэта, — он закатил глаза, — к счастью!

Рамирес улыбнулся.

— И я рад видеть тебя, поэт морских просторов…

— Куда мне, — махнул рукой Педро. — Хотя в чем-то, возможно, ты и прав. Я — странствующий морской рыцарь, а это занятие сродни поэзии…

— И контрабанде, — вставил Рамирес.

— Фи, как грубо, — поморщился Педро.

— Правда груба.

— В это чудесное утро, Рамиро, я не собираюсь с тобой ссориться.

Мимо прошел человек в широкополой шляпе. Он окинул их внимательным взглядом.

— Не тобой, часом, интересуются эти молодчики, которые наводнили порт? — спросил Рамирес.

Педро вынул портсигар — необычный, дорогой, — не спеша закурил. Сладковатый дымок сигареты показался Рамиресу каким-то необычным.

— Послушай, Рамиро, — сказал Педро, гася зажигалку, — что это ты сегодня такой колючий? Когда мы в прошлый раз разговаривали с тобой в порту…

— Это было несколько месяцев назад, — перебил Рамирес. — Где ты пропадал? Болел?