Ропот - Василий Сторжнев

виде того, кого любишь. Бесконечно жалея о том, что он не так чист шкурой и душой, как они, видя в них идеальное воплощение пёсьей сущности, он страстно хотел попасть к ним, хотел хотя бы некоторое время постоять среди них. Но горькая обездвиженность жестоко отрезвила Серого Пса, напомнив о несбыточности его чаяний.

— «И пал он жертвою не той войны…»-

От тоски Хренус поднял взгляд и вгляделся в серое, как будто бутафорское небо. С него спокойно падали редкие планирующие снежинки. Неожиданно для себя он, будто щенок, высунул язык и попытался поймать им одну из снежинок. Та оказалась крайне вёрткой; Серый Пёс напрягался, сосредотачивая всё своё внимание на ней, но, несмотря на все его усилия, она пролетела мимо.

В это время утопавшая в псалмах и причитаниях Колли, произнося очередную фразу, настолько перегрузила её пафосом, что поперхнулась им, и равномерный поток её декламации на секунду прервался, обнажив, как рухнувшие декорации, закулисное действие: Хренус услышал за своей спиной чужую речь.

Обернувшись, он увидел троих — двух мужчин и женщину — которые явно были знакомы между собой. Все они были одеты по форме, принятой на этих похоронах — плащи и шляпы.

— «Что есть плоть от плоти нашей воли, которая предписана свыше…»— оправилась колли.

В проходившей беседе задавал тон один из мужчин — его лицо было вытянутым и строгим, как аскетическая лакированная маска; узкие глаза за круглыми очками покоились в глубоких бойницах, двигались только тонкие губы, периодически складывавшиеся в конверт формальной улыбки. Но вместе с тем по кажущейся мёртвой поверхности этого лица распространялось дрожащее излучение сатанинского свойства, токсично отдававшее огнём, бушевавшим по кавернам души. В пальцах левой руки мужчины была зажата вечно тлеющая сигарета.

Его спутники же напоминали манекены по уровню своей индивидуальности — базовые образы друга-мужчины и подруги-женщины.

— «Предписана скрижалями жизни, перед которыми мы и склоняем головы, принимая все жертвы…»-

Плащ (как его про себя назвал Хренус) не прекращал говорить ни на секунду. Рукой, свободной от сигареты, он приобнимал женщину за талию. Реакции спутников на его поведение были такими же безликими, как и их внешность. Манекен-женщина заливался хрустальным смехом и делано сопротивлялся, а манекен-мужчина хлопушечно-громко хохотал и хлопал Плаща по плечу в знак одобрения.

— «И смирение наполняет наши сердца и понимание…»-

Поскольку Плащ сильно выделялся из окружающего вакуума событий, болотистого безвременья, Хренус решил вслушаться в его быструю речь, в которой, как камни в горной реке, проявлялись отдельные различимые фразы.

— «Генерал Иволгин… Улица ранних скорбей… Эли Фор… Лимбурский сыр… Что- есть жизнь, как не распятая роза?.. Мона… Космодемоник Компани… ателье отца… Париж времён Рабле… Сюрсне и Сен-Клу… Est-ce que vous avez par hasard déjà déjeuné ?.. апельсины идеального времени… Письмо к Лафайету… Уна Гиффорд… один дзенский мудрец… Альвар Нуньес Кабьеса де Вака высадился на этих берегах… Тебе нужно писать… Розы Пикардии…»-

Хренус совершенно не понимал, как связаны эти отсеянные его слухом фразы между собой, и ещё больше его озадачивало то, как благосклонно и даже благодарно принимают спутники этот хаотический поток символов тут, на похоронах, где позволялось быть максимально серьезным. Плащ, казалось, всего лишь продолжал свой вечный монолог, который начинал звучать всякий раз, когда он находил компанию, и его раскрытие, резко отличное от раскрытия бутонов цветов, происходило в независимости от желаний слушателей, окружающих условий, наслоений условностей. Да, для Плаща любая церемониальность, любой пиетет был всего лишь условностью, работавшей только для других людей. За стенами его лица фоном маячили каменно-холодная расчётливость и луч прожектора, направленный только внутрь себя, а не наружу. Его разговор был только его разговором, другим было лишь разрешено присутствие.

— «И стараемся лучшие наши чаяния и приложения лап наших положить на исполнение…»-

Взгляд Плаща резко перешёл в блик стальной оправы очков, и Хренус ощутил на себе нож его внимания. Улыбка его стала ещё более широкой, ещё более властной, словно на руку, прежде чем взять кнут, натянули кожаную перчатку.

— «…Мне кажется, что мы встречались раньше… Excusez-moi, mon ami, у тебя будет доллара в долг? Помираю с голода»— его голос был вкрадчив, в нём были собраны, наподобие посылки с сувенирами из далёких стран, различные полутона, сверкавшие потаёнными цветами.

— «Священного действа ратного, ибо война это не корыстная, а истинная…»-

От этого, казалось бы, рутинного вопроса, Серого Пса бросило в холодный жар. Плащ внушал ему инстинктивное недоверие и боязнь. Хренус глупо, по кукольному, замотал головой.

— «Не имеющая медалей и добыч мирских, кроме чести»-

Блик очков резко потерял свою интенсивность, и лицо Плаща застегнулось презрительным выражением. Он, будто выплёвывая отвратительную на вкус пищу, начал что-то вполголоса говорить спутникам. Женщина теперь преувеличено-понимающе гладила Плаща по плечу, а спутник-мужчина погрозил Серому Псу кулаком, сопроводив этот жест угрозой, ставшей абсолютно бесформенной и неясной после процеживания сквозь зубы.

Однако Хренус не успел с новой силой взволноваться — он почувствовал, что всё приходит в движение: все псы-свидетели как-то странно раскачивались, их ряды становились всё плотнее, голос колли становился всё громче и теперь Серый Пёс воспринимал её слова особенно акцентированными:

— «Война всего против всего… Но кроме врагов наших мы должны направить пламенеющий наш взор и назад, в наши ряды, и выискивать с праведным гневом дезертиров, ибо уклоняющийся от долга есть наш худший враг, низость его поступка не имеет равного ни на тверди земной, ни в глади небесной, любого дезертира ждёт только одно — смерть позорная: СОБАЧЬЯ!»-

Последние предложения были вылаены колли. Она обезумевшими от бушевавшей внутри энергии глазами обвела собравшихся и на остаточной мощности сгорающего топлива своих литаний произнесла:

— «Вознесём последнюю хвалу!»-

Теперь Хренус почувствовал, как его тело пришло в движение, но не по его воле, а так, как если бы его поставили на невидимую конвейерную ленту. Он плыл сквозь плотно стоящую толпу призрачных псов, лавируя между их телами, и едва улавливал легко прикасавшийся к его носу запах, исходивший от их тел — холодный и свежий. Его подвело к самому краю могилы — прорубленная в мёрзлой земле она была необычайно глубока.

— «Прах к праху»— громогласно приказала колли.

Хренус автоматически наклонился к куче вырытой земли, сваленной рядом с могилой, и зачерпнул горсть. Затем его пододвинуло к краю могилы так, что он увидел на самом её дне какое-то золотое свечение, которое можно было бы назвать солнечной водой — она переливалась и играла, словно выдра в реке. Земля вуалью протянула мост из мельчайших частиц между лапой пса и солнечной водой. Та немедленно отреагировала, будто земля была катализатором некой