Ропот - Василий Сторжнев

Проговорив эти слова, Хренус ощутил великую облачную руку, сжимающую его в кулаке. Он словно заглянул в невидимую комнату Холодного Дома.

— «Так, это всё?»-

— «Нет…Что такое Холодный Дом?»-

— «Солнцецвет. Своего рода цветок моряков и разбойников»— слегка прожевывая слова произнёс Лис.

— «Фигура, вот мозги своей хуйней не еби. По делу говори, давай»— прагматическое раздражение Хренуса.

Слова Фигуры звучали так, будто он, сам того не заметив, озвучил то, что говорил про себя:

— «Ты знаешь, для того чтобы получить ответ на эти вопросы, нам понадобится провести определённые процедуры»-

— «Какие ещё процедуры? Опять хуйня твоя, пиздаболия!»— Хренус раздражался всё больше.

— «Ну, ты же хочешь знать правду, значит тебе придётся мне довериться. Тем более мы же уже заключили сделку, а её отмена…»-

— «Давай, блядь, свою процедуру уже, еблан»-

— «Мне надо сходить за материалами, подожди меня здесь. Я скоро приду»— сказал Фигура и двинулся прочь.

Хренус провожал недовольным взглядом удаляющегося Лиса.

«Хм, а со спины он похож на кованую ажурную решетку» — это сравнение, абсолютно спонтанно возникшее в голове Серого Пса, сильно взбудоражило его. Впрочем, в нынешнем состоянии ему было достаточно лишь мельчайшей мысленной искры, чтобы вылететь в новые высоты догадок и низины рефлексии.

«А, может, я действительно — поэт? Ведь неспроста это заметил Фигура. Я действительно могу вычурно что-то сказать иногда или подумать… и ведь ремесло, дело поэта — это не только сочинять оды или восторженные отзывы, но и страдать, переваривать в себе опыт. Поэтому иногда требуется возвысить то, что его самого отвращает, вгоняет в ужас, приносит невыразимые страдания. А страдания мои, их тяжесть, мне самому хорошо известны. Наверное, в этом и есть едчайший секрет поэзии, сказительства — в острокромочной, алмазной ясности и честности, даже в тех случаях, когда тебе становится ещё хуже от сочинённых тобой же песен»

Хренус нервно забегал взад и вперед — мысли в его голове неслись по шоссе, проложенному на солевых пустошах, он едва успевал протоколировать их своим осознанием. Он был крайне удивлён насколько (пусть даже в своих мыслях) слаженно, без привычной хезитации и петляния в монологических тупиках, используя разнообразнейшую лексику, так удачно подходящую к текущему контексту, он может излагать свои мысли и воззрения.

Все эти обстоятельства ещё больше сконфузили пса. Он полностью ушёл, оставив за плечом весь хаос и беспорядок, весь страх и ненависть, и думал, думал, думал над поэзией. Теперь он перешёл к своему любованию звуками, представив его в качестве процесса наполнения поэтическим опытом, некой медитации. Он вспоминал, как тогда, во время Прослушивания, в его голове порой рождались парадоксальные, причудливые образы и сравнения, какое воодушевляющее, одухотворённое единство с окружающей средой он испытывал.

— «Да, я — поэт»— скомкано гавкнул Хренус в никуда и тут же осёкся, ужаснувшись тому, как скоро мысли переполнили его. Неожиданность такого открытия затмила всё остальное — ведь он только сейчас понял, что эти ощущения неизменно сопутствовали ему всю его жизнь, опоясывая, точно туман, а он, не уделяя никакого внимания блеску их потусторонних драгоценностей, отвлекался на абсолютно несущественные вещи. Он понял, что тот светящий нерв, который, казалось, был вырван давным-давно, просто на время перестал гореть. Сейчас же его сияние ощущалось псом физически.

— «Так, а ведь если я поэт, то надо что-то сочинить с этим осознанием, я ведь теперь точно знаю свою силу, свой потенциал, надо пустить его в дело»-

Хренус теперь погрузился на долгие часы в размышления, долгие попытки обуздать весь бесконечный кипяток жизни, бушевавший внутри, запустить с его помощью турбины, колёса, валы, генераторы, котлы, шестерни и разводные мосты — все подчинённые одному замыслу — созданию первых своих стихов.

И вот, что у него получилось:

«Запущен ретиво

Шкив

Мичигана

Написаны вещи

Толще Карманов

Мойте неточностью, россыпью гибели

Мили,

знайте свой старт!

Фиксируйте мою решительность

Речи

холодного

расчёта

Нарезка воспоминаний

В промежутках — желание

Выдержу:

Опасение

Размышление

Допрос академией чести

Выцежу

мысль

трубнопрокатную:

Использовать по назначению

мостовые

будней

и слёз»

Когда все фрагменты новообнаруженных слов сложились сначала в словосочетания, а затем в причудливом ритме отрывистых пистолетных выстрелов изогнулись в ступенчатый звездчатый стих, тем самым завершив процесс создания, Серый Пёс замер. Это было первым откровением. Ему казалось, что он не знал таких слов, выражений, ритмов, которые появились в стихе.

Может быть, он стал медиумом языка будущего?

Может, он теперь в некотором роде пророк?

Может, его сочинения сотрясут весь собачий мир, поражая приобщившихся к таинству откровенностью, свежестью, резкостью и ситуативной наивностью?

Теперь все его наблюдения за пейзажами, все реверберации прошлого, все Прослушивания имели смысл, представая частными проявлениями большого метафизического целого.

Глаза Серого Пса с лихвой восполнили неподвижность остального тела: кочка, красные бусинки брусники, кочка, коряга, ржавая колючая проволока, торчащая из земли, кочка, коряга, поваленный ствол сосны, пенёк, кочка, брусника, мох, кора, небо, я, ты, они, задвигались огни, брусника, кочка, пенёк, пенёк, кочка, брусника, поваленный ствол, проволока, я, ты, брусника, фигура, пенек, брусника, кочка, небо, кора, мох, фигура, брусника, брочка, кенёк, пусника, стволенный пол, мебо, ох, енк, мнк, крга, про-лка.

Фигура — Хренус настолько ошалел от личностного откровения, что не сразу выделил из окружающего пейзажа силуэт Лиса. Но когда это произошло, то вся экзальтация улетучилась вместе с порывом возникшего на фракцию секунды ветра, который уже никогда не вернулся. Хренус растерянно огляделся, как бы ища то ощущение, но единственное, что он нашёл — это нарыв тревоги и давящую тишину как будто бы мёртвого леса.

Теперь он понимал, что ждал Лиса часами.

Вокруг стягивались банальнейшие сумерки.

Смена вычурных одеяний поэтического откровения на рубище отвращения и ужаса вызвала временную контузию, и пёс не сразу смог отметить небывалое обстоятельство — Чернобурый Лис вернулся не один.

Спутник Фигуры представлял интерес не только фактом сопровождения столь одиозной личности, но и своей внешностью. Это был кот (sic!), выглядевший так, словно при возникновении замысла его сущности у природы было намерение изготовить аристократа — ажурно-утончённого, маникюрно-изящного, — но материалы, выделенные в рамках этого задания, были скудны и некачественны. Поэтому результат получился глумливой пародией, рельефной карикатурой (На гармонию введена талонная мера регулирования).

Приплюснутый, сморщенный нос тупорылой морды, кривое, как будто бы изломанное тело, всё в клоках белой паутинной шерсти, между ней проглядывала морщинистая серая кожа; раскидистые уши, всё в синеватых прожилках, больше подходившие нетопырю (Он пережидал в пещерных системах светлые времена года), чем представителю кошачьих, и погасшие, круглые жабьи глаза с фортификационными сизыми мешками под ними. Их радужка имела синий оттенок, но это была не эмпирейская мечтательная синева, а